Его мысли прервала Катя.
Борис, ты что же, встал, а завтракать не идешь? Иди умывайся, да садись за стол. Я пирожков напекла. Девчата уже давно поели и на Лезгинку убежали, я с ними перекусила. Ешь побыстрее, и мы сходим на речку искупаться. А то опять в больнице, наверно, застрянешь. Выходных-то для тебя нет. Или еще, может быть, кто-нибудь позовет на дом тоже ведь побежишь.
Борис Яковлевич схватил за руку подошедшую жену и потащил ее к себе.
Подожди, садись-ка рядом, смотри, как у нас все поспевает Давай посидим немножко Вот докурю и пойдем.
Да! ответила Катя, садясь рядом с мужем на ступеньку крыльца, у нас здесь хорошо. Воздух чудесный, а ты вместо того, чтобы дышать им, только и знаешь, что куришь!
Борис виновато улыбнулся, притянул к себе ближе севшую рядом жену, обнял ее за тонкую, почти девичью талию (и непохоже, что трех родила), и только что собрался ее поцеловать, как вдруг с улицы раздалось:
Эй, Алешкины, все милуетесь! А того и не знаете, наверно, что у нас война! Это кричала жена главного инженера завода Нина Васильевна Комова, она торопливо и озабоченно шагала к рыночной площади, где была лавка сельпо.
Оба супруга несколько мгновений растерянно смотрели друг на друга, затем вскочили и бросились на улицу. Остановив, стали ее с нетерпением расспрашивать:
Какая война? С кем?
Да вы что, на самом деле, ничего не знаете? удивилась та. На нас напали немецкие фашисты. По радио выступал Вячеслав Михайлович Молотов. Я всего не слышала, но, кажется, немцы бомбили Киев, Минск, еще какие-то города. В 4 часа будет на заводе митинг, по телефону позвонили из Майского кто-то из района приедет.
Как немцы?! недоумевал Борис. Я только позавчера читал в газете сообщение ТАСС, что немцы на нас не могут напасть, поскольку у нас с ними заключен договор о ненападении. Да и товарищ Сталин не раз говорил, что в ближайшие годы войны не будет. Ничего не пойму! Катя не говорила ничего. Она стояла, опустив руки, в глазах ее блестели слезы.
Ну, я побегу искать ребят, сейчас лучше, чтобы они дома были, наконец сказала она.
Нина Васильевна тоже заторопилась.
Я в магазин, надо сахару купить, сообщила она.
Борис и Катя переглянулись. Им тоже не мешало кое-чего подкупить, да не на что было.
Зарплату за этот месяц они еще не получали, выдача была после 25-го, а сегодня было только еще 22-е, и, как всегда перед получкой, денег дома почти не было.
Ну ладно, а я пойду в больницу.
Борис Яковлевич зашел домой, умылся, накинул пиджак, схватил с тарелки еще неостывший пирожок и, закурив на ходу, отправился в больницу.
По дороге он встречал или обгонял группы станичников, которые оживленно обсуждали услышанную весть. Видимо, известие о войне теперь дошло и до большинства населения станицы. Женщины с кошелками и сумками торопились к сельпо, и когда Борис проходил мимо лавки, около нее стояла уже порядочная очередь. Каждый, у кого были деньги, торопился запастись мылом, керосином, спичками, солью, сахаром, а кое-кто и мануфактурой.
Только взглянув на эту очередь, Борис понял, что, действительно, видимо, в ближайшее время что-то серьезно изменится. И прежде всего, что его больше беспокоило, как бы с этой войной не прекратилось строительство больницы.
Ведь и так вопрос о возведении пристройки удалось пробить в райисполкоме, в сельсовете, на правлении колхоза и в дирекции завода с большим трудом, а что же будет теперь.
Ведь теперь любой из этих руководителей может, сославшись на войну, не дать денег, материалов и людей.
Опять все сорвалось! с горечью подумал Борис.
В эти первые минуты как-то ни о чем более страшном и важном, что несла с собой война, он даже и не подумал. Бывает, что человек, поглощённый своими мыслями и заботами, важными для него или его работы, не видит из-за них крупных и даже крупнейших событий.
Так получилось и с Алешкиным.
Сделав обход в больнице и успокоив больных и дежурный персонал, Борис Яковлевич часа в 2 дня вернулся домой. Катя и ребятишки уже ждали его.
Первый вопрос, с которым к нему обратилась старшая дочка, сразу же огорошил и изумил его, она спросила:
Папа, а ты идешь на войну?
До сих пор этот вопрос как-то не приходил ему в голову.
Он увидел встревоженный взгляд жены, опустил голову и задумался.
А в самом деле. Он-то как? Его-то возьмут в армию? Но ведь ему уже 34 года, неужели уже и такой возраст брать будут? Хотя ведь он врач, тут возраст большой роли не играет. Что же ответить дочке? Борис сел на стул и, как всегда в затруднительных случаях, достал папиросу и стал ее мять пальцами.