Он взял газету в руки. Со страницы смотрел на него темный, как кавказец, очень похожий на него господин. Бахтин вернул «Фигаро» хозяину.
— Нет, нет. — Хозяин поднял газету и громко крикнул: — Ребята, вот кто сегодня в нашем баре.
Народ зашумел, придвинулся к Бахтину, потянул бокалы и рюмки. Хозяин достал из-под стойки запыленную бутылку, налил две большие рюмки.
— Это кальвадос, месье Бахтин, выпейте с нами. В газетах пишут, что вы спасли честь Франции. За вас, месье! За Россию! За Францию!
Бахтин одним глотком осушил рюмку. Неведомый ему напиток был крепок и напоминал фруктовую самогонку.
Хозяин налил еще. Бахтин жал чьи-то руки, с кем-то чокался, кого-то благодарил. Наконец ему удалось забиться в угол, взять большую чашку кофе и мясное рагу. После выпитого есть хотелось чудовищно, и он расправился с тарелкой в одну минуту. Вот теперь-то и закурить можно. Бахтин достал портсигар, вынул папиросу. Он успел затянуться всего один раз, как у стола возник человек.
Незнакомец приподнял котелок и спросил по-русски. — Господин Бахтин?
Бахтин посмотрел на него и все понял. Разве можно было перепутать его с кем-нибудь?! Ах, эти усы, ловко, по-военному сидящий пиджак, короткий поклон головы. Глаза, глаза главное. В них словно отражалось здание на Гороховой, близкого сердцу Охранного отделения. — Чем могу? — Бахтин пригласил присесть.
— Позвольте представиться, ротмистр Люсьтих. Чиновник для особых поручений при министре внутренних дел, статский советник Красильников просил вас, Александр Петрович, посетить его нынче.
— Красильников? -переспросил Бахтин, вспоминая. — Так точно, Александр Александрович.
— А где изволит располагаться господин Красильников? — На Рю-де-Гринель, в посольстве.
— Благодарю вас, господин ротмистр, непременно буду. Не желаете ли выпить или кофе спросить? — Благодарствуйте, другим разом. Честь имею. Ротмистр поднялся, сдвинул каблуки. Бахтину даже показалось, как малиново звякнули шпоры. Он допил кофе, пошел к стойке рассчитываться.
— Нет, — увидев деньги, сказал хозяин, — сегодня за счет заведения. Такой гость — лучшая реклама.
Бахтин поблагодарил и, выйдя на улицу, подумал о том, что на заводе к коммерции совсем иной подход.
Бахтин вышел из бистро. Париж раскинулся перед ним. Промытый дождем, радостный и незнакомый. Постукивая тростью, он шел по улицам, сворачивал в узенькие кривые переулки. Это было его первое свидание с Парижем. Он и город. Один на один.
Как удивительно быстро бежало время. Вот уже и одиннадцать часов.
Ажан на углу Севастопольского бульвара и улицы Сен-Дени объяснил, как попасть на Рю-де-Гринель. Время еще было. Бахтин зашел на террасу кафе. Спросил пива.
На улице в жаровне лопались каштаны, их сладковатый запах окутывал округу. Целовались в углу влюбленные, о чем-то яростно спорили два солдата в красных штанах. По улице неторопливо шли люди. И Бахтина охватило странное чувство свободы, которое он испытывал только в детстве, когда приезжал из корпуса в имение на Орловщине, где его дядя служил управляющим.
Господи! Как чудовищно скован он в Петербурге. И это не работа. Нет! Жизнь, полная глупых условностей. Замундиренная, разложенная по полочкам жизнь.
С раннего детства ему внушали, что можно, а чего нельзя, что прилично, а что нет. И эти глупые наставления, родительские, офицера-воспитателя в корпусе, ротного в юнкерском училище, старшего по чину в службе, висели на человеке, словно тяжкие вериги. Да еще литература добавляла свою лепту. Мрачная, исповедальная, душу разворачивающая русская литература.
А часы прицокали к полудню. Пора к статскому советнику Красильникову. У ворот посольства уже знакомый ротмистр. — Прошу.