Дина Неверова
Ожог
Каждое лето меня отправляли к бабушке в деревню Казачий Ерик, которая находится возле речки с таким же названием. В 1997 году лето в этих краях выдалось на редкость жарким бабушкин термометр в виде петушка уже в девять утра показывал немыслимые плюс сорок! Когда я подходила к нему после обеда, красная полосочка, начинавшаяся где-то в животе у петушка, поднималась до самого петушиного гребешка, и казалось, что алый огненный поток вот-вот хлынет из птичьего горла.
Днем нестерпимый жар исходил от раскаленных домов, потрескавшейся земли, воздух точно кипяток вливался в легкие, не давая дышать, а вечером налетал колючий степной ветер, заметая увядшие вишневые сады красной песчаной пылью. Я, наверное, была единственным счастливым человеком в этой деревне во-первых, потому, что приехала из холодного Петербурга и радовалась солнцу, а во-вторых я влюбилась. Случилось это как-то вдруг, и непонятные слова про «любовь с первого взгляда», которые повторяли глупые барышни из бабушкиных романов, стали понятными.
Мне было двенадцать, Руслану шестнадцать, тем летом мы встретились всего два раза, один раз у деревенского колодца, где он помог мне набрать воды. Впервые в жизни мужчина что-то сделал для меня, и впервые в жизни я почувствовала это была не просто вежливость, а что-то другое. И это другое слышалось в его низком голосе, блестело в темных глазах и передавалось через случайные прикосновения, пока мы шли по узкой тропинке, ведущей от колодца к бабушкиному дому. И то ли от жары, то ли от приторного запаха увядших вишневых деревьев, то ли от подъема в горку у меня кружилась голова и путались мысли, но до мурашек хотелось длить это головокружение и идти, идти
Второй раз мы встретились в поле, которое широким покрывалом раскинулось вдоль берегов Казачьего Ерика. Я собирала шалфей, как вдруг мимо меня промчался табун лошадей, а следом трое всадников, один из них неожиданно развернул лошадь, и вот он уже рядом разгоряченный конь бьет передними ногами в метре от меня, я вижу только эти танцующие ноги и чувствую острый мускусный запах, который исходит от животного. Руслан сидит на взмыленном жеребце, словно какой-то мифический демон прекрасный и злой, одной рукой он держит поводья, а другую протягивает ко мне, и в его темных глазах я вижу и просьбу, и приказ одновременно. Мне становится так страшно от этой протянутой руки, точно это и не рука вовсе, а какая-то когтистая лапа, которая сейчас вырвет у меня сердце, я в ужасе закрываю глаза и бегу с закрытыми глазами прочь.
Когда я прихожу в себя, солнце уже прячется за далеким лесом и где-то высоко в потемневшем небе сердито кричит голодный канюк. Я ищу брошенную корзинку и нахожу ее только благодаря белому пятну, которое вдруг привлекает мое внимание, это оказывается огромный букет ромашек.
Тем летом мы больше не виделись, и весь год я ждала следующих летних каникул с каким-то непонятным предчувствием счастья. И вот я опять в деревне, и предчувствие сбывается Руслан приходит с дедом к нам в гости, и пока наши старики обсуждают чудовищную жару а в 1998 году она была еще страшнее, чем годом раньше, мы молча изучаем друг друга. Я с удовольствием замечаю, как он провожает меня взглядом, когда я выхожу из комнаты, с каким-то странным наслаждением смотрю, как жадно пьет холодный квас и как пристально смотрит на меня, когда мы прощаемся. Вечером в открытое окно моей комнаты кто-то забросил яблоко, завернутое в газету. На измятом клочке бумаги поверх газетного текста краснели слова: «Жду через час у колодца». И неровными печатными буквами на другой стороне листка: «Степь горит идем сторожить лошадей дед с нами». Это «дед с нами» неприятно царапнуло меня, точно не будь этих слов, и смысл первого послания был бы иным. Я написала бабушке записку, не забыв упомянуть, что дед Руслана «с нами», и, когда старая кукушка в гостиной прокашляла одиннадцать раз, я подошла к окну и, задержав дыхание, выпрыгнула точно за белой чертой подоконника был не знакомый бабушкин палисадник, а холодный омут Казачьего Ерика, где нам запрещалось купаться.
Руслан ждал меня у колодца верхом на своем коне Кариме это был крупный дончак, в темноте он показался мне огромным, и я никак не могла влезть в седло: конь злился и отстранялся от меня, но вот какая-то сила все же втащила меня наверх, и Карим сразу полетел в темноту широкой размашистой рысью. Первые мгновения я пыталась держаться за луку седла и не прикасаться к напряженной спине чужого мне человека, непонятно как и зачем вдруг оказавшегося рядом, но это было невозможно плавная рысь Карима сменилась неровным галопом, и мне казалось, что под нами не конь, а взбесившиеся качели, летящие над обрывом, и я вцепилась в эту чужую каменную спину такими же каменными руками, не чувствуя ничего, кроме ужаса.