Григорий Борзенко
ПРЕМЬЕРА ВЕКА
Часть первая
«Завещание мертвеца»
(Письмо с того света)
Глава первая
Робинзон-изгнанник
Я прекрасно помню тот памятный день, который совершенно изменил мою дальнейшую жизнь. Мы следовали из Кайены в Ла-Рошель с заходом на Мартинику. Большая часть пути была уже позади. «Элиабель», подгоняемая Гольфстримом, а затем Северо-Атлантическим течением, пересекла незримую сороковую параллель и продолжала путь к родным берегам. Где-то там, далеко за горизонтом, по правому борту судна находились Азорские острова, которые я за многие годы своих плаваний, на различных судах, притом не только под французским флагом, что поделать: судьба изрядно побросала меня из стороны в сторону! проходил стороной множество раз, совершенно не предполагая, что этим островам суждено сыграть немалую роль в моей последующей жизни.
Полный бакштаг наполнял паруса «Элиабель» волны монотонно разбивались об основательно пригруженный корпус судна, одна вахта сменяла вторую все было как всегда. Кроме одного досады и злости, что до сих пор бурлили в моей душе после вчерашней стычки с этим треклятым Гуччо Стенвилем. Принеприятнейший человек! Я никогда не испытывал к нему дружеских симпатий, как, впрочем, и многие другие на нашей посудине. Думаю, к их числу принадлежит и сам капитан, который накануне заявил Гуччо, что это плавание на «Элиабель» будет для него последним, и что по прибытию в Ла-Рошель он произведет с Стенвилем расчет, после чего тот обязан будет покинуть судно. Правда, причина этого расставания, на мой взгляд, была странной. Я был уверен, что капитану просто надоели постоянные выходки этого проходимца, но уважающий себя и всегда уравновешенный Жак де Сартин, (именно так звали капитана), решил прибегнуть к более дипломатичному объяснению предстоящего разрыва отношений. Он объяснил заметно обескураженному от столь неожиданной для него новости Гуччо, что, дескать, на судне и так достаточно людей, что лучший из корабельных плотников Эндрю Сунтон, то бишь ваш покорный слуга, работает буквально за двоих, стало быть, в услугах лишнего плотника капитан больше не нуждается. Думаю, эти слова капитана и стали причиной нашей вечерней ссоры со Стенвилем. Видимо, он решил таким образом, что называется, согнать на мне злость. Будучи человеком отнюдь не робкого десятка, я, разумеется, сумел дать ему отпор и поставить наглеца на место, но настроение было здорово испорчено. Если раньше я быстро успокаивался после подобных конфликтов, то сейчас продолжал еще негодовать. Хотя уже и прошла целая ночь, за время которой я вполне мог успокоиться. Я как бы предчувствовал то, что будет дальше. А дальше произошли совершенно непредсказуемые события!
Было раннее утро, и я только начал раскладывать свой плотницкий инструмент, чтобы заняться привычным для себя делом, когда вдруг на палубу выбежал взбешенный капитан, (таким я его еще никогда не видел!), и вскричал, буквально задыхаясь от негодования:
Кто посмел?! Негодяи! Сию минуту признавайтесь: кто это сделал?!
Понимая, что произошло нечто из ряда вон выходящее, на палубе собралось немало люду.
Что случилось, капитан?
Это вы у меня спрашиваете?! Это я должен спросить у вас: что происходит?! С какой поры на моем судне появился столь отъявленный негодяй, который поднял руку даже на личное имущество капитана?! Я вас спрашиваю!
Толпа загудела, догадываясь в чем суть дела. Но полной ясности о том, что же конкретно произошло, не было. Видя состояние капитана, никто не донимал его расспросами, боясь навлечь на себя гнев. Каждый понимал, что тот сейчас сам расскажет обо всем, что, собственно, и произошло.
Эти часы я получил лично из рук Его Величества в знак благодарности за смелые и решительные действия в том победоносном и памятном для меня сражении, когда я служил на одном из военных кораблей Его Величества! Кто посмел похитить их, мерзавцы?! Я вас спрашиваю!
Все были ошарашены этой новостью, поскольку не было на судне ни единого человека, кто не был бы наслышан об этих легендарных часах. Капитан очень гордился ими. И дело даже не в том, что они были золотыми, плюс на внутренней стороне крышки была выгравирована надпись, а она для обладателя часов имела не меньшую ценность, чем металл, из которого был отлит корпус. Главное, на мой взгляд, за что капитан обожествлял их это то, что часы были частицей его юности, напоминанием о той славной поре, которая будоражит и заставляет с грустинкой вздохнуть не одного из нас. И вдруг такое Его, конечно же, можно было понять!