Приступая к чтению, имейте это в виду.
Автор.
Обозрение состояния темы
В 19982005 годах прикладываясь так и этак к тому, что явственно предчувствовалось, как некая духовно-психологическая, исторически инаковая реальность великороссов окружающему миру, равно европейскому и азиатскому, в художественных провидениях Ф.М.Достоевского, естественно-научных констатациях Н.Я.Данилевского, вспыхивало в записных книжках А.С.Пушкина и в захваченных бликах «Опавших листьев» у В.В.Розанова приводившая в восторженную истерику до слёз вдруг вычитавшего её у кого-то А.М.Горького и опрокидывавших его в душераздирающий пароксизм отчаяния при столкновении с выношенным необъятным жизненным опытом, от трущоб Хитрова рынка до великокняжеских зал; потомственного дворянина Пешкова, сброшенного в клоаки социальных подземелий и восходящего из них
Инаковость столь же неуловимую, проскальзывающую сквозь пальцы западнически отшлифованных колунов, будь то равно Н.А.Бердяев, пытающийся понять или захлопывающийся от неё Пашка Виноградов. Право, чем не карикатура на «научное освоение» вполне реального исторического феномена «великорусский народ» глубокомысленное обобщение первого «в великорусском национальном характере можно отметить только одну общую черту: широту» но это, извините, определение не характера а физического пространства, при этом бесконечного и неограниченного, вполне применимого и к планете Гее, и к галактике Млечный путь, и ко всему сущему и в них и сверх них; или, если самоограничить критику под дефиниции идеалистического миросозерцания г-на Бердяева, «к бытию всякой твари» Но ведь инаковость то есть, даже в том случае, если от неё бегут, как то случилось с П. Виноградовым, уже посмертно и отгородившимся от неё благодарственной надписью на могильной плите «Гостеприимной Британии благодарный пришелец», и завязавшийся пуповиной «пришелец я». В сущности, это тот же самый феномен, который испытывает наше современное западническое быдло, когда оказывается «там»: исполнилась мечта, а что-то не так, не отходит, не отстаёт и взрывается 10-кратная ненависть на это неустранимое «что-то»: «Как сладостно Россию ненавидеть» (по Печерину) И опять же Россию?! Да нет: Волгу, Каму, или Жигули как-то не ненавидят ненавидят то, что неразделимо с ними, Великоросса. И вполне рафинированный профессор Ю. Готье, пробавляющийся чтением лекций в Московском университете, в потаённых записочках, которые в 1922 году переправит в США, всё чаще с 1918 года начнёт называть русских «гориллами» Но странно как-то, в этом неприятии или неудобстве от того, что есть, одинаковы, только разница в градусе, от проклятий до пожеланий, и Марина Цветаева (Камнем мне Хан, Ямой Москва, К ангелам в стан Скатерть-Верста ), и Мария Ульянова, мечтающая сотворить будущего трудящегося из помеси русского и еврея ну чем не «евгеника» от Николая Кольцова, осуществлявшего её в практике, как генетик и академик (и как же от него открещивался Ник. Вавилов а так ли сталось бы, если не «обструкционистская» позиция «большевистских верхов»? ). Всех почему-то не устраивает наличный субъект-великоросс, никуда и ни под какую дефиницию не укладывающийся, как под то немцы, евреи, китайцы, испанцы, итальянцы Очень плодотворную идею выдвинул в этой связи Михаил Васильевич Ломоносов: соединить французскую гибкость, немецкую крепость, итальянскую сладость, испанскую звучность, богатство и краткость греческого и латинского вот и Русский Язык (и Се Русский Человек) только на вкус больше в этом сборной солянки
Можно отметить, что художественно-описательное, как бы внешне этнографическое обращение и по настоящее время более глубоко, с перспективой, охватывают предмет, и те же «Записки охотника» И.С.Тургенева естественно открываются уже не только литературным, а историческим продолжением в «Севастопольских рассказах» Л.Н.Толстого, и как много выше того, что он, барин, впоследствии вымучивал про русского мужика в «Войне и мире». Более того, общая отстранённость оказывается куда как продуктивней в практически-политической области, как свидетельствует опыт О. Бисмарка, рассматривавший Русских и Россию, и именно так, открывая её через наблюдения прусского посланника при императорском дворе над повседневным бытом и перенося выводы над нацией на оценки государства, как на объект, могущий быть опасным или полезным для проставляемых им задач объединения Германии вокруг Пруссии Какой-нибудь незначительный Макензи Уоллес, приехавший в пореформенную Россию учить и показывать практики англосаксонского агрокапитализма куда как отчётливее рассмотрел особенные «детальки» русского крестьянского «мира», нежели нападавшие или защищавшие его Б.Н.Чичерин и А.В.Васильчиков А как много не замечаемого открывается в себе под взглядом людей неординарных, Жозефа де Местра или Томаша Шпидлика, в терминах иной культурной традиции описывающих твоё другое. И какая неистовая художественно-пронзительная волна охватила на паперти московской церкви германского гения Райнера Марию Рильке, плакавшегося там светлыми слезами Алёши Карамазова и в утончённом туберкулёзном умирании последних лет тянувшемуся за этим очищением к русской немке Маринке (Цветаевой), как и много-много других захваченной внешней стихией этого источника Русским Языком, «укропка» ли это Анна Горенко, всю жизнь игравшая в «свою Татарию» с последним «Ахматом»; или восторженный полу-немец Лев Мей, погружавшийся в его «облако обло, огромно, стозевно и лаяй» безоглядно, как в крестильную купель.