Даже в условиях хозяйственной разрухи Красный флот снабжался значительно лучше, чем армейские части, не говоря уже об основной массе населения. 8 июня 1920 года матросы, например, получали: хлеба 1,5 фунта в день (1 фунт 0,409 кг), крупы 0,2 фунта, мяса -0,3 фунта, масла 0,7 фунта и т. д. Кроме того, регулярно выдавались папиросы, спички, соль, мыло, то есть то, что везде было дефицитом. По этому перечню можно судить, что матросы и красноармейцы были тогда относительно обеспечены необходимым, но их волновали вести из дома, в основном из деревни нет продовольствия, нет мануфактуры, нет самого насущного.
Восстание в знаменитой морской крепости одно из главных очагов революции в 1917 году началось 1 марта 1921 года в связи с забастовками в Петрограде. Восставшие овладели военными кораблями, в том числе двумя крейсерами. Они выдвинули лозунг «Власть Советам, а не партиям!», мечтали о «третьей революции», провозглашали: «Долой правую и левую контрреволюцию!» Главной мишенью были большевики, которым предлагалось отказаться от власти.
Сама партийная организация Кронштадта была расколота на три группы: одна был заодно с мятежниками, другая занимала нейтральную позицию, третья против них. Первая попытка захватить остров с материка, предпринятая 8 марта, провалилась. В конечном счете восстание было подавлено в результате наступления, начавшегося в ночь с 16 на 17 марта под командованием Тухачевского.
И осажденные, и идущие на штурм сражались с отчаянной отвагой: наступающим пришлось продвигаться по открытому льду залива, в лоб атаковать крепость с ее фортами и батареями. Восемь тысяч восставших сумели укрыться в Финляндии. Эта смертельная схватка между людьми, которые только что сражались плечом к плечу во имя одной и той же революции, была самым тревожным симптомом возможного краха власти, родившейся в октябре 1917 года.
В полемике того времени, как и в более поздних работах историков, организацию мятежей неизменно приписывают старым побежденным партиям, в особенности меньшевикам и эсерам, некоторые из их пропагандистских лозунгов действительно выставлялись различными движениями протеста, сотрясавшими страну.
Но в целом более убедительным выглядит то описание противоборствующих сил, которое дано в воспоминаниях Микояна и в архивных документах. В них меньшевистские и эсеровские группы характеризуются как активные, но, по существу, неспособные на какое-либо выступление во главе масс. Если бы они еще обладали политическим весом, положение большевиков стало бы отчаянным. На самом деле ни восставшие в Кронштадте, ни мятежники из крестьянских банд не шли на поводу этих партий.
«Свобода торговли неминуемо приведет к белогвардейщине, к победе капитала, к полной его реставрации», говорил Ленин 8 марта 1921 года на Х съезде.
«Можно ли восстановить свободу торговли, свободу капитализма для мелких землевладельцев, не подрывая тем самым корней политической власти пролетариата? Можно ли это? Можно, ибо вопрос в мере». И это Ленин! Ровно через неделю.
Только Ленину было по силам отказаться от идеи бестоварного социализма, только Ленин мог так круто повернуть руль внутренней политики: в считанные дни из тупика военного коммунизма страна была выведена на путь экономического развития, на путь нэпа.
Власть должна была искать развязку политического кризиса, исходя из реалий самой жизни, гибко реагируя на настроения и требования разных слоев общества, смело отрешаясь от старых догм.
Слово и дело
В конце XIX века интеллигенция выделилась в нестандартную, юридически не оформленную социальную группу из представителей всех сословий, но главным образом людей свободных процессий и умственного труда, сплоченных идеей освободительного движения. Этой идее поклонялись с энтузиазмом первых христиан, за нее боролись, ради нее готовы были жертвовать собой.
Противодействие правительства, отвергавшего по традиции и компромисс со своими подданными, и необходимые реформы, усиливало притягательность освободительной идеи и усугубляло отчуждение интеллигенции от власти, загоняя в конечном счете одних во внутреннюю эмиграцию, а других в оппозицию и подполье.
Участники непримиримой оппозиции, особенно в нелегальных условиях, меняли кругозор на догматизм, демократические воззрения на фанатизм, этические нормы на аморальность: они служили не культуре, а революции и поэтому к интеллигенции уже не принадлежали. Нельзя было причислить у ней соответственно и Ленина, хотя он вырос, по воспоминаниям современников, в интеллигентной семье.