Диагностика тоже, не сравнить с российскими больницами, прошла быстро и безболезненно. У нас-то каждое утро обход и, дай бог, по одному исследованию в день проводят, а начиная с обеда, лежи, бездельничай. Тут же у меня все время, с утра и до ночи, расписано было. Словно в прежние наполненные событиями времена, когда я из школы обычной мчалась в художественную и вечно торопилась И организовано у буржуев все четко: таблички на кабинетах на уровне плеча и шрифтом Брайля, а чуть-чуть растеряешься тут же подскочат, доведут, подскажут.
Даже жаль стало, когда на третий день сообщили: ваш profile готов, завтра в восемь консультация профессора. Того самого знаменитого Штайна, кто один во всем мире осмелился бросить вызов моей неизлечимой болезни.
Профессор оказался не по-немецки медлительным и каким-то совсем не европейским. От него даже пахло, словно в нашенском осеннем лесу: грибами и прелью. И вопросы он задавал вовсе не те, которых я ждала. Ни слова про мою болезнь вдруг стал выпытывать, есть ли родители, в какой я живу квартире, да нет ли у меня родственников в Германии, хотя бы дальних. Я удивлялась, но отвечала. Что мамы не стало в прошлом году, а папы и вовсе никогда не было. Что квартирка, по московским меркам, несерьезная, максимум тысяч за сто евро можно продать, и никаких немецких корней у нашей семьи, конечно же, не имеется
Маститый доктор, я чувствовала, с каждым моим новым откровением все больше и больше мрачнел. А потом вдруг неожиданно и хлестко бросил:
Скажите, фрейлейн Ангелина, кто будет оплачивать ваше лечение?
Ну смешалась я. Фонд Мухина, наверно
Речь идет о сумме в миллион евро, жестко сказал врач. Вы уверены, что они согласятся?
Не знаю, вздохнула я. Но обследование они ведь оплатили
Это двадцать тысяч евро. Не сравнивайте. По легкому колыханию воздуха я почувствовала, что профессор дернул плечом. Или сердито покрутил головой (я со своим относительно недолгим стажем незрячести еще не научилась разбирать такие тонкости).
А потом его голос вдруг потеплел. И зазвучала теперь в нем вовсе не немецкая страсть к подсчету денег, но какая-то очень русская, беспросветная тоска:
Я был бы счастлив помочь вам, Ангелина. И обещаю употребить все свои силы и навыки, чтобы вас исцелить. Только вот с оплатой Ох, если бы у вас в роду нашлась троюродная, какая угодно, немецкая бабка! Мы могли бы попробовать получить от нашего правительства хотя бы частичное финансовое покрытие
Нет у меня никакой бабки, угрюмо буркнула я. И совсем уж бестактно добавила: Только прадед мой с вами на Курской дуге воевал.
Ладно, Ангелина, устало вздохнул профессор. Я напишу свое заключение. Что вам с определенной долей вероятности можно помочь. Будем надеяться, этот ваш фонд вас не оставит. И совсем тихо добавил: По крайней мере, я буду молиться за это.
А я, вырвалось у меня, когда поправлюсь, обязательно попробую вас нарисовать. Мне почему-то кажется: у вас очень необычное лицо Такое многоликое. Иногда доброе, совсем домашнее. А в операционной конечно, совсем другое. Жесткое, даже злое. И глаза у вас синие. Я угадала?
Нет, усмехнулся он.
Значит, вы просто обязаны меня вылечить, парировала я. Чтоб я могла не гадать, а увидеть своими глазами.
В конце концов, Мухин, как заверяет вездесущий «Форбс», давно миллиардер. И, коли уж он взялся мне помогать, неужели я не вымолю у него этого несчастного миллиона?..
* * *Можно было просто ждать и надеяться на фонд, на профессора Штайна, на верного Павлика. Но я выбрала иной путь. Не пассивный, но деятельный. Решила не полагаться на чью-то милость, а бороться за свое счастье сама. Я всегда поступала так раньше, до своей злосчастной болезни.
Добиться аудиенции у Мухина действительно оказалось мне по силам и уже через две недели после возвращения из Германии я, ужасно волнуясь, отправилась на встречу с великим человеком. Выглядела я не знаю как. Наверно, неплохо. По крайней мере, Пашка меня всегда в этом уверял: «Ты чуть поправилась, но тебе это даже к лицу. И вид отдохнувший, потому что, наконец, высыпаешься». Ну а оделась я в любимый костюм, который когда-то выбирала еще сама, своими глазами. И на каблуки влезла, будем надеяться, на пути к монаршему офису мне не встретится какой-нибудь предательской выбоины в асфальте.
Секретарша даже спросила недоверчиво: