- Террада будет здесь в воскресенье с женой и сыном.
- С женой и сыном? - тупо повторил я. - Вы разве не знаете, что жена Террады раньше была женой Пипа? И что их сын на самом деле сын Пипа?
Дора от всей души расхохоталась - ее округлая белая шея заходила ходуном.
- До чего же мы, смертные, глупы, - сказала она, и ее машина с ревом сорвалась с места: Дора явно боялась, что я могу передумать.
"Жена и сын Террады" снова заставили меня усомниться в разумности Дориной затеи, и я решил посидеть и поразмыслить над всем этим, прежде чем идти к Пипу. Нужно было все тщательно взвесить, поскольку я знал их еще с 1941 года, когда работал в корпорации, издававшей журналы "Тайм" и "Лайф".
В 1941 году Генри Люс предложил мне работу в отделе военной хроники, потому что я воевал в Финляндии, Норвегии, Греции и в Африке, в пустыне. Руководили отделом Чарльз Уэртенбекер и Джон Херси. Я сидел в одной комнате с Тедди (Теодором Г.) Уайтом и оклахомцем Сэмом Солтом, одним из тех газетчиков, которых вспоминаешь всю жизнь с любовью и благодарностью.
В ту зиму и весну у нас, на тридцатом этаже, собиралось много талантливых людей, всегда было шумно, весело, интересно. Мы с Тедди не относились к разряду всерьез пьющих, а вот Сэм был большой любитель выпить: он считал, что мне полезно было бы увидеть и другие аспекты американской жизни "при более благоприятных условиях". Однако в своих посягательствах на рабочее время в редакции мы несколько утратили чувство меры, и начальство решило разлучить нашу компанию. Уэртенбекеру намылили шею, а меня переселили в ту комнату, где работали Лоуэлл и Террада и где не было Сэма, так усердно поощрявшего меня в моих попытках познать тайны американской жизни. Впрочем, эта мера выглядела довольно странно, поскольку и Лоуэлл и Террада вечно пропадали по каким-то своим делам. В отношениях этих людей не было ничего предосудительного, их связывало другое - интерес к одному и тому же предмету, такой глубокий, что он сделал их неразлучными.
- Опасно там у них, Кит, - сказал мне как-то Сэм. - Смотри, будь осторожен.
С первого взгляда было ясно, что главную роль тут играл Террада. Это был крупный, плотный мужчина с мускулистыми ногами, пышной шевелюрой и широким лбом. Достаточно образованный и упрямый, он чем-то напоминал библейского пророка - во всяком случае таким он казался мне, иностранцу, пророка тучного, а отнюдь не тощего. И к тому же человека моего поколения - словно ничего не было до него и ничего не будет после. Его отец был богемский стеклодув, мать - полька из Тильзита, имя он себе придумал чешское - по крайней мере, оно так звучало, но достаточно было одного взгляда на него, чтобы понять, что он дышит в унисон со всей остальной американской нацией.
А вот Пип выглядел легкомысленным аристократом из Новой Англии. Он всегда был весел, пожалуй, даже слишком весел, словно стыдился чего-то или пытался скрыть какую-то неудачу. Но было в нем что-то древнее, точно он существовал не одно столетие и все рафинировался и рафинировался - как и его имя, - пока Америка строила домны, города и шахты.
"Ты прав, ты прав, ты прав", - говорил он бывало Терраде, когда они обсуждали какой-нибудь важный идеологический вопрос, касавшийся войны в Европе, конституции штата Атланта, прессованной пудры "Мейфлауэр", словом, всего, что вызывал к жизни бурный расцвет Америки.
В действительности эти двое были скорее противниками, чем единомышленниками. Их разделяло... Что же их разделяло?
По наивности я вначале думал, что девушка, занимавшаяся обследованиями, которая иногда появлялась у нас и, застенчиво прислонившись к косяку, болтала со всеми нами. Хотя вообще-то она разговаривала только с ними, а не со мной.