Он ездит по стране, читает лекции о Бальзаке, подготовляет для американских читателей так называемое "иью-йоркское" двадцатичетырехтомное собрание своих сочинений [*Предисловия автора, предпосланные каждому из томов этого собрания, изданные впоследствии отдельной книгой ("Искусство романа"), дают богатейший материал для уяснения творческой истории произведений Джеймса и его эстетических взглядов] - и возвращается обратно в Англию, теперь уже навсегда.
Еще в 1890 году Джеймс писал своему другу, американскому писателю Хоуэллсу: "Одно только ясно, - это то, что отныне я должен писать, хорошо ли, плохо ли, об Англии: ее я сейчас больше вижу и в известном смысле лучше знаю... Она представляется мне отчетливей по мере того, как Америка для меня тускнеет; а так как Америка никогда мне не доверяла, даже в лучшие времена, то и я, действительно, не могу доверять ей".
Непосредственным поводом к этому письму был холодный прием, оказанный в США роману "Бостонцы", в котором многие увидели диффамацию американской жизни. Но "недоверие" Джеймса к США имело и гораздо более глубокие основания.
Фантастическая символика рассказа "Веселый уголок" многое объясняет в отношении Джеймса к буржуазной Америке. Спенсер Брайдон - образ во многом, по-видимому, автобиографический, если судить по его духовному аристократизму и интеллектуальной утонченности, - прожив тридцать три года в Европе, задается вопросом: что могло бы сделаться с ним, останься он в Нью-Йорке? Встреча с собственным "американским" двойником, которого Брайдон выслеживает ночь за ночью в опустелом и мрачном родительском доме, пока не сталкивается с ним лицом к лицу, дает ответ па этот вопрос. Брайдон видит перед собой омерзительное, оскотинившееся существо; в чертах этого незнакомца, представляющего собой "второе я" Брайдона, запечатлены все пороки темной, алчной, хищнической жизни. На правой руке у него недостает двух пальцев, обрубленных, видимо, в яростной схватке из-за какой-то добычи. У него, вероятно, был бы миллион, думает Спенсер Брайдон, вспоминая чудовищный облик своего двойника. Но ему страшно допустить даже мысль о том, что в этом отталкивающем, обездушенном "скоте" есть что-то общее с ним самим.
Как видно из записных книжек Джеймса, он придавал особенное значение мотиву превосходства Брайдона над его американским двойником-антагонистом. В разыгрывающемся между ними конфликте Брайдону принадлежит роль преследователя, его двойнику - роль преследуемого, "травимого", уличаемого противника, который сознает свою виновность. Превосходство Брайдона основано не только на широте его интеллектуального кругозора, но и на его нравственной силе: он заставляет своего двойника выйти из мрака, показаться, открыть свое отвратительное лицо и таким образом побеждает в этом странном единоборстве со своею собственной тенью. Излюбленная ситуация стольких романтических повестей и рассказов (о двойниках-антагонистах, о тени, отделяющейся от человека, и т. п. писали и Гофман, и Шамиссо, и По, и Андерсен, и многие другие) у Джеймса облекается в форму символической, но остро современной по своему социально-этическому смыслу "притчи" на тему о том, что может сделать с человеком капиталистическая Америка. И характерно для Джеймса раскрывающееся напоследок ироническое значение заглавия рассказа. "Веселый уголок", как Брайдон привык с детства называть старый фамильный дом, расположенный на перекрестке двух нью-йоркских улиц, оказывается местом, где калечат человеческие души.
Однако проблема выбора между США и Европой, к которой постоянно возвращался в своем творчестве Джеймс, не всегда решалась им однозначно.