У меня целая куча отпрысков: Эдвард, Райси, Элис и парочка близнецов. Да благословит их Господь всех до единого!
В каком-то смысле можно сказать, что мне довелось изрядно потрудиться.
Страдания — тот же труд, так что, случалось, уже к ланчу я был изрядно под градусом. Вскоре после возвращения с фронта (по возрасту я не годился к строевой, но меня ничто не могло остановить: я поехал в Вашингтон и, нажав на одного, другого, третьего, в конце концов оказался на передовой) — так вот, после моего возвращения мы с Фрэнсис разошлись. Сразу после Дня Победы.
Или позднее? Да, скорее всего, в сорок восьмом. Как бы то ни было, в настоящее время Фрэнсис в Швейцарии, с одним из наших чад. Не представляю, зачем оно ей понадобилось, тем не менее она взяла его с собой. Что ж, я желаю ей добра.
Я мог только приветствовать развод как новый старт в жизни. В сущности, у меня уже была на примете другая, и вскоре мы оформили наши отношения. Мою новую супругу зовут Лили, девичья фамилия Симмонс. Она подарила мне близнецов.
О Лили мне особенно трудно говорить; к горлу подступает ком. Она-таки хлебнула со мной горя — не то что Фрэнсис. Та была отчуждённой, замкнутой, это её спасало. А Лили принимает все близко к сердцу. Возможно, меня сбила с толку перемена к лучшему: я привык к плохой жизни. Всякий раз, когда Фрэнсис не одобряла мои поступки, а это было сплошь и рядом, она просто уходила в себя. Этакая луна у Шелли — одинокая странница. Иное дело Лили. Я же закатывал ей скандалы при посторонних и безжалостно хамил, оставаясь с ней наедине. Ввязывался в пьяные драки в деревенских пивных, и полисмены сажали меня за решётку. Я постоянно бросал им вызов, и они бы точно сделали меня инвалидом, не пользуйся я такой известностью в округе. Являлась Лили и вносила залог. Однажды я подрался с ветеринаром, а в другой раз с водителем снегоочистителя на федеральном шоссе — он пытался столкнуть меня на обочину.
Два года назад я в пьяном виде свалился с трактора и сломал ногу. Пришлось не один месяц ковылять на костылях; при этом я норовил зашибить каждого, кто ко мне приближался, и причинил Лили немало хлопот. Дюжий, как футболист, и смуглый, как цыган, я матерился напропалую, злобно скалил зубы и тряс головой — неудивительно, что от меня так и шарахались. Но и это ещё не все.
Представьте себе: Лили развлекает знакомых дам, а я вваливаюсь в гостиную в замызганной гипсовой повязке, вонючих носках и алом бархатном халате, купленном в Париже у «Сулки» (так я отметил счастливое событие: Фрэнсис предложила развестись). Вдобавок ко всему, на мне красная шерстяная охотничья шапка. Я вытираю пальцами нос и усы, а затем начинаю за руку здороваться с гостями: «Меня зовут мистер Хендерсон, как поживаете?» Дойдя до Лили, я точно так же здороваюсь с ней: «Здравствуйте, как поживаете?» Дамы начинают шушукаться: «Она ему чужая. В душе он все ещё женат на первой.
Ужас, не правда ли?» Такая воображаемая верность щекочет им нервы.
Они ошибаются. Лили прекрасно знает, что это делается нарочно, и, оставшись со мной тет-а-тет, даёт волю возмущению:
— Зачем ты это делаешь, Джин? Что хочешь доказать?
Я стою перед ней в алом бархатном халате, подпоясавшись алым плетёным шнуром, царапаю пол загипсованной ногой и, качая головой, произношу:
— Тю-тю-тю!
Потому что, когда меня, всего в гипсе, доставили домой из больницы, я слышал, как она сказала кому-то по телефону:
— Очередное приключение. С ним вечно что-нибудь случается, но вообще— то он на редкость живуч.
Живуч! Как вам это нравится? Меня лично это порядком взбесило.
Возможно, Лили пошутила. Она любит шутить, разговаривая по телефону. Это крупная, жизнелюбивая женщина с приятным лицом и почти таким же характером.