На устах Беллариона появилась обаятельнейшая улыбка – оружие, не раз помогавшее ему завоевывать сердца людей.
– Изобретатели дьявола, вероятно, изучали персидскую теологию, утверждающую, что в мире существуют силы света и силы тьмы, Ормузд note 5 и
Ахриман note 6, которые вечно борются друг с другом за первенство во Вселенной. Иначе они забыли бы, что если дьявол существует, то его создал
сам Господь Бог.
После такого заявления ошарашенный аббат поспешил спуститься с теологических высот на грешную землю.
– Но разве воровство, убийство, прелюбодеяние – не зло?
– Да, конечно. Но это зло существует только среди людей, живущих в обществе, и, следовательно, должно быть уничтожено, если люди не хотят
превратиться в стаю зверей. Вот и все.
– Все? Но как же все? – в глубоко посаженных глазах аббата отразилась печаль. – Сын мой, дьявол наградил тебя ложной проницательностью, чтобы
легче погубить твою душу.
И в кроткой и смиренной манере этот достойный отец принялся толковать Беллариону догматы веры. За этой проповедью последовали другие, но, увы, –
никакая риторика не смогла поколебать крепость изобретенного Белларионом силлогизма, в лживости которого аббат так и не сумел убедить его
автора. Для излечения юноши от пагубных наклонностей и из опасения, что исповедуемая им ересь может нарушить мир и согласие, царившие в
монастыре, его решили отправить в Павию для углубления познаний в богословских науках. И вот, в жаркий августовский день 1407 года он, впервые
за много лет, оказался за стенами монастыря Всемилостивой Божьей Матери в Чильяно, имея в качестве паспорта письмо, написанное собственноручно
аббатом, а в кошельке – 5 дукатов на непредвиденные расходы – сумма немалая не только в его глазах, но и для самого аббата.
На нем был камзол из грубого зеленого сукна и плащ, а у пояса вместе с сумой, где хранились деньги и письмо, болтался нож, который должен был во
время его отважного паломничества через Ломбардию note 7 служить ему и для приготовления пищи, и для зашиты от хищных зверей и людей. В памяти
Беллариона навсегда запечатлелись слезы, стоявшие в глазах старого аббата, когда тот благословлял его, а в ушах звучали слова напутствия: «Pax
multa in cella, foris autem plurima bella» note 8, которыми аббат еще раз напомнил ему о мире и тишине монастыря и о раздорах и страданиях
мирской жизни.
Неприятности начались – весьма символично – с того, что он заблудился. Отойдя всего лишь на пару миль от городка Ливорно note 9, он решил
свернуть с пыльной дороги на заросшие колокольчиками берега реки По, – быть может, на него подействовали жара и пыль большака, ведущего в
сторону служившей границей миланского герцогства реки Сезии, где монахами августинцами note 10 был устроен для путешественников приют, в котором
он собирался переночевать, а может быть, сочные ароматы позднего лета, мир и покой изумрудных лужаек, тянущихся вдоль взбухшей после таяния
снегов на далекой горе Монте Роза note 11 реки, больше соответствовали настроению его ума, семнадцать лет воспитывавшегося и утончавшегося в
монастырской тиши.
Погрузившись в глубокую задумчивость, он шел не останавливаясь и не отдыхая до тех пор, пока солнце не скрылось за высокими верхушками деревьев,
разросшихся на другом берегу реки. Легкий ветерок принес предвечернюю прохладу, приятно остудившую его разгоряченное ходьбой и зноем лицо, он
огляделся вокруг, и в его темных, смелых глазах промелькнуло удивление, но никак не тревога, когда он понял, что река увела его слишком далеко к
югу, в совершенно неверном направлении.