У тебя слюна вонючая брызгает, проговорил Захар, не мешайся тут.
Ты, Захарушка, не указывай мне. Я не к тебе, к редактору вот подошел. Как там моя Зинка-колехтор? Чего денег родителю не шлет? Али совесть с парнями пробегала? А то, может, снова ребятенка в подоле принесла?
Старик Никулин ждал ответа, чуть приоткрыв заросший волосами рот, шумно вдыхал и выдыхал воздух.
Ты же с Зины по суду получаешь, сказал Смирнов и поднял воротник пальто.
Тяжело вздымалось над горизонтом невероятно распухшее солнце, с трудом пробивая серую муть. Мороз на солнцевосходе рассвирепел окончательно.
Хе, суд! зло закричал Антип. Защитник антиресов! Знаем мы! Дочерям-то было с чего дать: у одной сундуки от добра ломятся, другая видел я, когда в больницу ездил синим светом лечиться, на каблуках ходит, как антилегентиха. Со зверячьей шкурой на плечах. Да оно понятно: больше зверей больше охотников. Обсчитали отца, мокрохвостки. А я старый партизан. Хоть бы четвертак прислала когда окромя взыскания по исполнительной бумаге.
Когда-то Никулины жили вместе. Но через год после смерти матери, умершей от болезни сердца, обе дочери, Клавдия и Зина, ушли от отца.
Старшую дочь, Клашу, Антип извел тем, что каждый день заставлял выходить замуж.
Чего сидишь, чего сидишь, спрашиваю? Какого такого, культурно выразиться, прынца ждешь? Все мужик бы лишний в доме был. Эвон, половицы и те некому перестелить.
И как язык у тебя не отсохнет! отвечала Клашка. От живого-то мужа
Хо! вытягивал губы Антип. А бумага-то? Не зазря на марки тратились.
А я не верю. Чует мое сердце живой Федя.
Нисколько не смущаясь, Антип продолжал:
Хе! Ну и что? Ну и живой если, так что? Только и свету в окошке, что Зеленый Дол? Мир широк да волен. Живет где-нибудь и в ус не дует. Нашел себе новую Клаху-птаху
Замолчи! чуть не кидалась на него с кулаками Клашка.
Антип, словно радуясь тому, что нашел у дочери самое больное место, безжалостно продолжал:
А что? Может, и впрямь живой. Ты не веришь, и я не верю. Поселился где-нибудь в городе да эти шляпы, что ли, носит. Антилегент! Под ручку с разными там ходит. А ты ему тьфу. Как жеребцу корова. Эвон расперло тебя, как тесто в квашне. А ишшо маленько через край все вывалится. Выходи, говорю, дуреха, пока не поздно
Зине, девчонке застенчивой и стыдливой, точно ее всегда освещало, как утес, восходившее солнышко, Антип то и дело говорил:
Растешь? Ишь ты! Десятилетку, значит, закончила? Умная теперь. А вот сломит кто-нибудь, да и вся недолга. Измочалит да выбросит. А может, кто сломил уж, а? В лесу только цвет сам осыпается. А тут эвон люди кругом! Где до полночи-то бегала?
Зина вспыхивала, бралась вся огнем.
Как не стыдно!
Кого стыдишь, кого стыдишь, овца курдючная?! Не вижу, что ли, как Митька Курганов вокруг тебя ногами сучит? От отца не скроешь
Антипу ничего не стоило и при народе говорить о дочерях:
Эвон мои кобылы все эту гигену блюдут перед сном рыло да ноги моют. Страм!
Гигиену, может?
Гиену ли, гигену один черт. Ну, рыло ладно, а ноги-то на что мыть?
Дочери ушли от отца, не вынесли его характера, а вернее от стыда за своего родителя. Клавдия купила отдельный домишко тут же, в колхозе, поселилась в нем с сестрой. Вдвоем они быстро привели его в порядок.
Антип теперь говорил встречному и поперечному:
Ишь выкинули номер! Избавились от отца! Теперь никто не мешает блудить им. Зинка платье сшила видали? весь перед, чуть не до пупка, голый. Раньше, бывало, девки не то что людей сами себя стыдились. А ныноче иначе.
Клашка на такие речи только презрительно усмехалась. А Зина однажды, глотая слезы, принялась складывать в чемодан свои платьишки.
Зина, не дури, сказала ей сестра. Что ты, в самом деле? К чистому не пристанет
Ох, Клашенька! воскликнула с тоской Зина и уткнулась ей в колени.
Зинка?! растерянно и тревожно прошептала Клашка.
Только не ругай меня, Клашенька только не ругай
В тот год, когда Зина окончила школу, из армии вернулся Митька Курганов. В первый же вечер он с гитарой вышел на берег Светлихи и заиграл. Через полчаса вокруг него собралась куча молодежи.
Две недели Митька, окруженный целым табуном ребят и девчат, до света расхаживал по деревне. До самой зари над Зеленым Долом звенела его гитара, раздавались песни, звучал смех