В это время, как и предвидел милиционер, девица на стуле слишком потянулась вверх, слишком уж встала на цыпочки, и стул под ней поехал по мраморному полу всеми четырьмя ножками. И девица завизжала, и стул под ней по мрамору завизжал. Мы с ментом подскочили и подхватили ее за довольно приятные ноги в блестящих колготках. "Я ж тебе говорю - лестницу надо", - по-доброму сказал мент, когда мы ее составили на пол.
Люда ушла, смеясь и виляя задом. А плакат так остался висеть криво на одной точке. На плакате была сфотографирована несметная толпа людей, которые торопились войти под высокую арку с поднятыми вверх листками, и черными буквами большая надпись:
ГОЛОСУЙ, А ТО НЕ ПРОГОЛОСУЕШЬ!
Я раскланялся с милиционером и пошел по свежей ковровой дорожке на второй этаж.
"236-я комната! - ободрил меня вслед расторопный мент. - Там Елена Герасимовна, она все объяснит".
Елена Герасимовна как увидела меня на пороге, так прямо руками развела. "Здравствуйте! - говорит. - Здравствуйте, дорогой мой человек! Какие у нас проблемы?"
Я ей протянул два паспорта - нормальный и заграничный. Объяснил, что уезжаю в командировку, а выборы почти уж на носу. Хочу, дескать, открепиться.
"Игорь Александрович! - говорит она. - Да это ж не у нас. Это на участке надо. А мы - комиссия".
"Ах, ты, Господи! Надо же! А где участок?"
"Так, Игорь Александрович, вы же живете на Дубенецком, не так ли? Там у нас за уголком Тишков переулочек. Дом 2 и квартира 2. Там ваш участок. С 3 до 6".
"Вон что... - говорю я, а самому так неловко: она меня и по имени-отчеству и, где живу, знает, а я - вот убей бог! - не помню, откуда мы с ней знакомы. Ну, неловкость! Прямо-таки неловкость! Или это жена художника, который, всегда пьяный, надо мной живет? Вроде, она. Надо же - совсем зрительная память отказывать стала. - Спасибо, - говорю, - до свидания". - И пошел по коридору к лестнице.
А она вслед так игриво: "Игорь Александрови-и-ич!".
"А?" - обернулся я.
"Паспорта-а-а!"- и так шутливо как бы грозит мне моими паспортами.
"Фф-у ты! Вот так бы ушел. Спасибо вам".
"Игорь Александрович! - говорит она, теперь уже даже с укоризной. - Вот вы в Мексике проголосуете за наши центральные органы. А московское руководство что же, так без вашего мнения и останется?"
"Почему? Я там и за мэра, и за вице-мэра, и за кого там еще..."
"Не-е-ет! В Мексике вы только за Думу будете голосовать - за центральные органы. А местные выборы - это только здесь. В Мексике этих бюллетеней не будет".
У меня ледяной холод вдруг по спине пошел. Откуда, думаю, может она знать, что еду я в Мексику? А? Что за чертовщина? А сам уже беру паспорта из ее рук и говорю как бы на прощанье: "Придется, значит, им без моего голоса побеждать соперников".
А она: "Так вы же можете досрочно проголосовать. Хоть сейчас. Прямо здесь, у нас. Это предусмотрено - за местные власти можно досрочно".
"Ну, давайте. Проголосую".
"Пойдемте-ка, пойдемте... это в комнате 201, в том коридоре".
Идем. А она деловито так: "А Виктория Львовна от вас выписалась? Или она голосовать будет по прежнему адресу?".
Я прямо-таки внутренне ахнул. Виктория - это моя жена, с которой мы год назад развелись. Но это совершенно частное дело, мало ли что! Откуда, откуда эта Герасимовна всю мою подноготную знает и ворошит?!
Промолчал я. Ничего не ответил. Иду. А она опять: "Виктория Львовна не уезжает с вами? Остается?".
"Она, вроде, на месте. Я не особо в курсе", - сказал я, не скрывая некоторой хмурости.
"Зинаидочка! Я к вам гостя веду. Еще один голосочек у вас будет!"крикнула вперед Елена Герасимовна.
А полная Зинаида в очках уже стояла в розовом пиджаке на пороге 201-й.
"Подождать придется немного", - сказала она, поправляя очки, когда мы подошли.
Дверь в 201-ю была приоткрыта. Кто-то в сером сидел за столом, но я не успел разглядеть, Зинаида крепко, со щелчком, затворила дверь и вздохнула.