Вишь, горе-то, лошадей у меня нету... Третьегоднись в город с кладью парнишку услал. Как теперь будешь?.. Ночуй.
Эта новая неудача сильно меня обескуражила. Ночь между тем сгустилась в такую беспросветную тьму, какая возможна только в сибирскую ненастную осень. Небо сплошь было покрыто тяжелыми тучами. Взглянув вверх, можно было с трудом различить, как неслись во мраке тяжелые, безобразные громады; но внизу царствовала полная темнота. На два шага не было видно человека. Моросил дождик, слегка шумя по деревьям. В густой тайге шел точно шорох и таинственный шепот.
И все-таки ехать было необходимо. Войдя в избу, я попросил хозяина послать за лошадьми к кому-нибудь из соседей.
-- Ох, господин,-- закачал старик своею седою головой,-- на грех ты торопишься, право... Да и ночка же выдалась! Египетская тьма, прости господи!
В комнату вошел мой ямщик, и у него с хозяином пошли переговоры и советы. Оба еще раз обратились ко мне, прося остаться. Но я настаивал. Мужики о чем-то шептались, перебирали разные имена, возражали друг другу, спорили.
-- Ладно,-- сказал ямщик, как будто неохотно соглашаясь с хозяином.-Будут тебе лошади. Съезжу сейчас недалече тут, на заимку.
-- Нельзя ли поближе найти? Пожалуй, долго будет...
-- Не долго! -- решил ямщик, а хозяин добавил сурово:
-- Куда торопиться-то? Знаешь, пословица говорится: "скоро, да не споро"... Успеешь...
Ямщик стал одеваться за перегородкой. Хозяин продолжал что-то внушать ему своим дребезжавшим старческим голосом. Я начал дремать у печки.
-- Ну, парень,-- услышал я голос хозяина уже за дверью,-- скажи "убивцу"-то, пущай поторапливается... Вишь, ему не терпится...
Почти тотчас же со двора послышался топот скачущей лошади.
Последняя фраза старика рассеяла мою дремоту. Я сел против огня и задумался. Темная ночь, незнакомое место, незнакомые люди и не совсем понятные речи, и, наконец, это странное, зловещее слово... Мои нервы были расстроены.
Через полтора часа под окнами послышался звон колокольчика. Тройка остановилась у подъезда. Я собрался и вышел.
Небо чуть-чуть прояснилось. Тучи бежали быстро, точно торопились куда-то убраться вовремя. Дождь перестал, только временами налетали откуда-то сбоку, из мрака, крупные капли, как будто второпях роняемые быстро бежавшими облаками. Тайга шумела. Подымался к рассвету ветер.
Хозяин вышел провожать меня с фонарем, и благодаря этому обстоятельству я мог рассмотреть моего ямщика. Это был мужик громадного роста, крепкий, широкоплечий, настоящий гигант. Лицо его было как-то спокойно-угрюмо, с тем особенным отпечатком, какой кладет обыкновенно застарелое сильное чувство или давно засевшая невеселая дума. Глаза глядели ровно, упорно и мрачно.
Правду сказать, у меня мелькнуло-таки желание отпустить восвояси этого мрачного богатыря и остаться на ночь в светлой и теплой горнице молокана, но это было только мгновение. Я ощупал револьвер и сел в повозку. Ямщик закрыл полог и неторопливо полез на козлы.
-- Ну, слышь, "убивец",-- напутствовал нас старик,-- смотри, парень, в оба. Сам знаешь...
-- Знаю,-- ответил ямщик, и мы нырнули в тьму ненастной ночи.
Мелькнуло еще два-три огонька разрозненных избенок. Кое-где на фоне черного леса клубился в сыром воздухе дымок, и искры вылетали и гасли, точно таяли во мраке. Наконец последнее жилье осталось сзади. Вокруг была лишь черная тайга да темная ночь.
Лошади бежали ровно и быстро мчали меня к роковому "логу", однако до лога оставалось еще верст пять, и я мог на свободе обдумать свое положение. Как это случается иногда в минуту возбуждения, оно представилось мне вдруг с поразительною ясностью.