— Фашисты, — не унимался аптекарь, который был зол на всех за то, что на него свалилось столько неприятностей, когда он вернулся из плена.
— У них все повадки фашистские, но фашисты, нацисты по крайней мере хоть во что-то верили. А эти— ни во что! Ничтожества, насильники,
презирающие человеческое достоинство!
— Вот видишь! Видишь! — поддакивала мадам Донзер.—Твой муж со мной согласен. Ни религии, ни принципов...
— Оставьте в покое религию, — отрезал аптекарь, — я знаю прекрасных людей, которые ни в бога, ни в черта не верят.
— Людям так трудно договориться, — сказала насмешливо его супруга, — но есть бог или нет бога, надо, чтобы у человека были идеалы.
Она старалась говорить примирительно — зачем, в самом деле, ссориться с мадам Донзер, столь достойной женщиной, которая так хорошо
воспитала свою дочь и Мартину-пропадавшую-в-лесах, как будто и она приходилась ей родной дочерью?
VI
На глянцевых страницах будущего
Мадам Донзер обещала им вернуться в воскресенье к завтраку, и они поджидали ее на автобусной остановке напротив кафе. Велосипедисты из
местной молодежи, с голыми икрами, застыли на неподвижных педалях, одобрительно посвистывая и поглядывая на подруг. Девушки повернулись к ним
спиной — с прошлого воскресенья они стали еще осмотрительнее. Вот часы на колокольне медленно начинают свой долгий бой. Полдень.
— Опаздывает, — сказала Сесиль.
Она имела в виду автобус. Мартина же подумала о Даниеле: он тоже опаздывает, ведь он завтракает сегодня у доктора, о чем сообщила Мартине
Анриетта, встреченная в булочной. Анриетта, у которой был такой вид, будто с ней ничего и не случилось в прошлое воскресенье, очень торопилась,
она купила три длинных хлебца: у доктора сегодня к завтраку гости из Парижа и Даниель...
— Ты думаешь, он придет на остановку встречать гостей доктора?
— Да что ты! Они приедут на машине. Сесиль отлично знала, о ком говорит Мартина. Мартина продолжала жить только этой историей, хотя
истории-то никакой и не было. С точки зрения законов драматургии ровно ничего не происходило. А Мартина все-таки лихорадочно листала страницы —
а вдруг, а вдруг на повороте какой-нибудь фразы она встретит Даниеля, аккуратного, сверкающего, с пуловером, повязанным за рукава вокруг шеи, с
обнаженным бронзовым торсом, загорелыми голыми ногами... Все, что ее окружало, играло какую-то роль в этой истории без происшествий, без
интриги, но настолько увлекательной, что в ожидании дальнейшего перехватывает дыхание.
— Вот он,— сказала Сесиль.
Из-за дома нотариуса показалась огромная пасть автобуса. Из него вышло столько народа, что непонятно было, где только они там поместились!
Деревенские жители говорили: «Здравствуйте, девушки... Добрый день, мадемуазель... Привет девицам...» Парижане одобрительно оглядывали девушек.
Наконец появилась мадам Донзер. На ней было новое платье в цветах, лицо потное и сияющее, очки ярко сверкали. Девушки взяли у нее из рук сумку с
продуктами, чемодан, картонку. Еле-еле она дотащила все это! «Подарки... Ах, какая была спешка, устала до смерти... Ноги не держат... Едва
стою!..»
В прохладном доме за закрытыми ставнями девушкихлопотали вокруг нее: разували, поили, приготовили ей душ.