Сталин, та непреодолимая сила логики в речах Ленина, которая несколько сухо, но зато основательно овладевает аудиторией, постепенно электризует ее и потом берет в плен, как говорится, без остатка. Я помню, как говорили тогда многие из делегатов: "Логика в речах Ленина - это какие-то всесильные щупальца, которые охватывают тебя со всех сторон клещами, из объятий которых нет мочи вырваться. Либо сдавайся - либо решайся на полный провал". Необычайная сила убеждения, логичность и ясность речей В. И. Ленина и И. В. Сталина являются выражением того глубокого смысла, богатство содержания которого заложено в этих речах". Хватит или еще?
- Хватит.
- То-то же. И больше ко мне не лезь. Еще назубришься, когда в школу пойдешь.
- Щупальца, - спрашивает Александр, - это у восьминогов руки?
- У осьминогов. Да!
- В Фонтанке осьминоги водятся?
- Нет.
- А в Неве?
- Нет.
- А в Финском заливе?
- Нет.
- А в Балтийском море?
- Осьминоги водятся только в теплых морях, которые далеко.
- А вдруг, - пугается он, - какой-нибудь один по трубам канализации у нас в уборной всплывет?
- А тебе-то что? Ты же на горшок ходишь.
- Хорошо бы, он под Матюшиной всплыл. Охватил бы ее - и обратно, - говорит он. - По трубам...
- Хорошо бы! - Августа смеется в кулак, потом спохватывается: - А теперь отстань со своими фантазиями, а? Меня бить еще будут, а я уроки не выучила. Спи!
- А если мне не спится?
- Так фантазируй про себя!..
Чтобы избить Августу, маме приходится дожидаться ночи, когда с кухни все разойдутся и запрутся у себя в комнатах. Тогда мама приоткрывает дверь:
- А ну пошли!
Августа встает из-за стола и выходит. Она закрывает за собой дверь комнаты, а мама закрывает дверь из кухни в коридор. Но удары - мотком бельевых веревок - все равно просачиваются. По русской пословице сор из избы выносить нельзя, поэтому сначала они обе - мама и Августа - молчат, но удары все сильней слышны, и Августа начинает взвизгивать. В животе Александра оживает как бы крыса - как в китайской изощренной пытке, о которой рассказал ему дед, еще в Прежние Времена побывавший юнкером-практикантом на сопках Маньчжурии. Крыса начинает выгрызать его изнутри, и он двумя руками под одеялом зажимает то - "распетушье" называет бабушка, а мама "твое хозяйство", - что находится, нежное, между ног.
"Ой, мамочка! - доносится с кухни. - Ой, миленькая! Ой, больше в обиду не дамся! Это же все они, девчонки!.."
"Не оправдывайся, дрянь! Будешь оправдываться, насмерть запорю! Вот тебе за трусы! Вот тебе - что ногти изгрызла! Вот тебе за "уд" твой по родной литературе..."
Так кричит мама - и выкрикивает из Большой Комнаты грузные шаги бабушки.
Втолкнутая, ударяясь об углы, влетает в комнату Августа и, всхлипывая, начинает сразу же раскладывать свою раскладушку из алюминиевых гнутых трубок, между которыми кое-где оторвался от пружинок натянутый брезент. Будильник она уже завела на семь. Она старается не греметь, прислушиваясь к тому, как на кухне мама кричит:
"Не вмешивайтесь в воспитание! Не имеете права! Мой ребенок, а вам даже не внучка!"
Августа с повышенной старательностью вешает свое домашнее платье на спинку стула и поворачивается, зажав подолом майки золотистый пушок у себя между ног.
- А все из-за тебя... Ты что это там делаешь, развратник?! А ну, руки на одеяло!
По одной она выдергивает его руки из тепла и складывает их у Александра на груди.
Перед тем как закончить вмешательство в чужие дела, бабушка говорит:
"Креста на тебе нет, Любовь!"
И уходит.
Александр торопливо зажмуривается. Входит мама.
АТРИБУТЫ
"Его хозяйство", которое он носит на себе, брать в руки можно только маме. Не ему.
Крестик в руки брать можно, но носить на себе нельзя.