– Более глухо!
– Об этом мерзком Мёрчисоне, – повторил Том.
– По словам Джеффа, М‑мёрчисон думает, что Дерватт вернулся к своей старой технике, – сказал Бернард. – В той картине, что он купил, “Часы”. Если честно, я не совсем понимаю, что он имеет в виду. – Бернард потряс головой, вытащил откуда‑то платок и громко высморкался. – Я только что посмотрел один из сделанных Джеффом снимков этих “Часов”. Я ведь не видел их уже года три. Саму картину то есть. – Бернард говорил вполголоса, как будто кто‑то мог их подслушать.
– Этот Мёрчисон – эксперт? – спросил Том, думая, можно ли точно определить, что такое эксперт.
– Да нет, просто бизнесмен из Америки, – ответил Эд. – Собирает картины. Пунктик у него такой.
Вряд ли все это так просто, подумал Том. Иначе с чего бы им всем так нервничать?
– Мне нужно знать что‑нибудь специфическое? – спросил он.
– Вроде бы нет, – отозвался Эд. – А ты как считаешь, Бернард?
Бернард открыл рот, чуть не задохнулся, хотел рассмеяться, и на какой‑то момент стал похож на того молодого, наивного Бернарда, каким был раньше. Том только сейчас обратил внимание на то, как Бернард похудел со времени их последней встречи два или три года назад.
– Ах, если б я знал! – воскликнул Бернард. – Главное, ты должен твердо стоять на том, что эта картина – “Часы” – написана Дерваттом.
– Положись на меня, – отозвался Том. Он расхаживал по комнате, привыкая сутулиться, вырабатывая замедленный ритм. Он надеялся, что делает это правильно.
– Но я боюсь, – продолжал Бернард, – что Мёрчисон захочет разобраться с техникой – что бы он под этим ни подразумевал – и посмотреть, например, твоего “Человека в кресле”, Том.
Да, это тоже подделка.
– Он его не увидит, – сказал Том. – Я, кстати, очень люблю эту картину.
– Или “Ванну”, – добавил Бернард. – Она тоже выставлена.
– Ты в ней не уверен? – спросил Том.
– Да, не очень. Там та же техника.
– Так, значит, вы знаете, о какой технике идет речь? Почему же тогда вы не снимете эту “Ванну”, если она так сомнительна?
– Она включена в каталог, – объяснил Эд. – Мы боялись снимать ее – вдруг Мёрчисону захочется ее посмотреть, и он станет спрашивать, кто ее купил, и так далее…
Разговор зашел в тупик, потому что они не могли толком объяснить Тому, что именно Мёрчисон или они сами подразумевают под “техникой” в данном случае.
– Тебе‑то что волноваться, – обратился Эд к Бернарду. – Ты с Мёрчисоном не встретишься.
– А ты видел его? – спросил Том Эда.
– Нет. Только Джефф видел, сегодня утром.
– Что он собой представляет?
– Джефф сказал, типичный крупный американец, лет пятидесяти. Вежлив, но упрям. Тебе надо подтянуть ремень.
Том подтянул брючный ремень и понюхал рукав пиджака. От него исходил слабый запах нафталина. В прокуренном помещении его, возможно, никто не учует. И потом, Дерватт ведь мог носить мексиканскую одежду все последние годы, а европейскую держать где‑нибудь в сундуке. Том посмотрел на себя в большое зеркало, над которым Эд зажег один из ярких прожекторов Джеффа, и вдруг сложился пополам от смеха. Повернувшись к ним, он сказал:
– Прошу прощения, я просто подумал, что при таких фантастических заработках у Дерватта точно должен быть пунктик насчет приверженности старой одежде.