Теперь, после нескольких дней знакомства, ей казалось, что Мику больше бы подошли “Келлнерз” на Лестер-сквер или даже, может быть, “Портленд Румз”. Он вечно что-то обдумывал, замышлял, бормотал что-то себе под нос. Умный парень, очень умный. Это ее тревожило. И миссис Уинтерхолтер тоже бы ее не одобрила: обхождение с “политическими джентльменами” требовало такта и умения держать язык за зубами, качеств, которые, по мнению миссис Уинтерхолтер, в изобилии имеются у нее самой, однако полностью отсутствуют у ее подопечных.
— И запомни, Сибил, — сказал Мик, — глазки мужикам не строить, хвостом не вертеть. С этим покончено.
Очередная сентенция. Плод его усиленных раздумий.
Сибил усмехнулась, ее лицо было наполовину скрыто одеялом. Мику нравится эта усмешка, усмешка испорченной девчонки. А насчет строить глазки, вряд ли он это всерьез. Так что лучше обратим все в шутку.
— Но не будь я такой вертихвосткой, разве была бы здесь с тобой?
— Забудь, что ты была шлюхой.
— Ты же знаешь, что я имею дело только с джентльменами.
— Это я, что ли, джентльмен? — фыркнул Мик.
— Самый что ни на есть джентльмен. — (Давай, Сибил, самое время ему польстить.) — Модный, современный. Ты же знаешь, я не люблю лордов-радикалов [6] . В гробу я их видала.
Сибил дрожала от холода, но даже это не омрачало ее радости.
Что ни говори, тут ей выпала удача — сколько угодно бифштексов с картошкой и горячего шоколада, кровать с чистыми простынями в номере фешенебельной гостиницы. И гостиница не какая-нибудь, а самая современная, с центральным паровым отоплением, хотя, с другой стороны, Сибил охотно променяла бы беспокойное бурчание раззолоченного радиатора на жар хорошо протопленного камина.
И ведь он — симпатичный парень, этот Мик Рэдли. Упакован потрясно, карманы полные, и при этом не жмот, как некоторые. И пока что не требовал ничего необычного или противного. Сибил знала, что все это скоро кончится, поскольку Мик был приезжим джентльменом из Манчестера. Как приехал, так и уедет. Но доход с него был, и возможно, ей еще удастся растрясти его напоследок. Главное, сделать так, чтобы он привязался к ней и жалел о разлуке.
Мик откинулся на мягкие пуховые подушки и заложил безукоризненно ухоженные руки за голову с наимоднейшей, словно только-только из дорогой парикмахерской, прической. Шелковая ночная сорочка, на груди — пена кружев. Всё по первому классу. Теперь он вроде был не прочь и поговорить. Мужчины, они потом любят поговорить — в основном о своих женах.
Но Денди Мик говорил исключительно о политике.
— Так ты ненавидишь их светлостей?
— А почему бы и нет? — отозвалась Сибил. — У меня есть на то причины.
— И то правда, — медленно произнес Мик. Его взгляд, исполненный холодного превосходства, заставил Сибил зябко поежиться.
— Что ты хочешь этим сказать, Мик?
— Я знаю, почему ты ненавидишь правительство. У меня есть твой индекс.
Секундное удивление тут же сменилось страхом. Сибил резко села в постели. Во рту появился противный железный привкус.
— Ты же держишь удостоверение в сумочке, — объяснил Мик. — Я дал твой индекс одному знакомому магистрату [7] . Он прогнал его через правительственную машину и распечатал твое Боу-стритовское досье [8] . Тра-та-та — и готово, всего-то и делов. — Он довольно ухмыльнулся. — Так что теперь я все о тебе знаю. Знаю, кто ты такая…
Она попыталась не выказать своего ужаса.
— Ну и кто же я, по-вашему, мистер Рэдли?
— Никакая ты не Сибил Джонс, дорогуша. Ты — Сибил Джерард, дочь Уолтера Джерарда, луддитского агитатора.
Он вторгся в ее тайное прошлое.
Жужжание невидимых механизмов, прядущих нить истории.
Мик наблюдал за ее лицом и улыбался. И Сибил вдруг вспомнила этот взгляд.