Утро и последующий день проходили для Алексея под каким-то гипнозом безделья, когда постоянно возникает позыв что-то сделать, но ты не знаешь, с чего начать, что надо совершить, чтобы выйти из этого замкнутого круга! Он маялся этим чувством, осознавал собственное бессилие, ходил курить на кухню, потому что балкон был еще по-весеннему грязен, мечтал о чуде внезапного обогащения, которое разом все исправит, и порой так увлекался этими мечтами, что начинал почти верить в них, всякий раз возвращаясь в реальность с ощутимой горечью разочарования.
После обеда из школы возвращался Димка. Как всегда, молчаливый, медлительный в движениях до вязкости, со своим неизменным «все хорошо» на любой вопрос. Димка равнодушно хлебал на кухне подогретый отцом суп, потом запирался в комнате, и образовывался своеобразный треугольник: каждый сидел у себя, на максимальном друг от друга удалении, и каждый занимался одному ему известно чем.
Иногда Иван Петрович выходил из комнаты, и тогда Алексей настораживался, старался сидеть тише, чтобы лишний раз не пересекаться с отцом, потому что в этом случае придется что-то спрашивать или, того хуже, отвечать на вопросы. И взятая при этом наугад книга, когда-то уже читанная, а то и не раз, и неутомимый телевизор, болтающий новости пустому дивану с тем же энтузиазмом, что и Алексею, все это шло фоном до самого вечера, когда приходило время забирать из садика Егорку. И чаще всего, когда Алексей выходил одеваться, чтобы идти за сыном, он сталкивался в прихожей с отцом, который бросал на него недовольный взгляд и коротким движением руки оставлял дома. В конце концов все собирались, возвращалась Люда, и квартира оживала.
Алексей мирился с женой, и после ужина на тихом кухонном совете они начинали обсуждать прошедший день и семейные дела. Тусклая лампа едва просвечивала матерчатый абажур, тени от него рассаживались по углам, делали кухню неуютной, запущенной и какой-то сонной. Дрянной чай пах запаренным веником и имел привкус сладкой микстуры. Удивительно, как быстро они привыкли к этой гадости, нагло носящей упаковку былого, настоящего чая! Люда готовила бутерброды, мазала на хлеб желтый импортный маргарин, садилась напротив мужа, радуясь, что тот наконец-то держится с ней одного мнения, и начинала тихим грудным голосом говорить о необходимости продажи дачи.
Тема эта двигалась по бесконечному кругу уже несколько месяцев, и все аргументы и доводы жены Алексей знал наизусть и только удивлялся, как она умудряется всякий раз подойти к этому разговору с новой стороны, со свежим вдохновением!
Да, эта продажа решила бы многие проблемы. Сама жизнь после нее должна была стать совершенно иной, не как сейчас: без привкуса дешевого маргарина, без вечной нехватки самого необходимого, без унизительного безденежья. Та жизнь, о которой он порой мечтал с сигаретой. Хотя бы ее кусочек! Хотя бы на какое-то время сделать вдох благополучия, насладиться им!
Однако когда этот разговор завели с самим Иваном Петровичем, а было это первый раз еще зимой, он лишь насупился в ответ и вдруг вскинул руку и показал кукиш. Даже внуков не постеснялся, сунул под нос сначала сыну, потом снохе.
Выкусите. Пока жив, не тронете!
Как отрезал. И доводы, столь убедительные в репетиционных беседах, сделались жалкими, пустыми.
Упертый злой старик! Слов нет, конечно, дачу жалко! Дача долгие годы была предметом семейной гордости. Не какой-то там убогий летний домик от дождя и солнца, спрятанный в куче таких же хибар садоводства-муравейника с двумя сотками надела для сортира и парника, а крепкий рубленый дом на деревенской окраине в сорока километрах от города. Электричка доносит, не успеваешь кроссворд решить, а на машине и того быстрее, даже по дрянной дороге!
Иван Петрович возвел этот дом собственноручно. Купил заброшенный участок еще в начале семидесятых. Первый раз, пользуясь статусом героя-ветерана, выписал дефицитный лес, нужные стройматериалы. Сам тесал и рубил бревна, закатывал их вдвоем с деревенским помощником Вовкой Зыбиным веревками на сруб. Работал с жадностью, не замечая пролетающий день, удивляясь его скоротечности. Останавливался, только когда Вовка замедлялся в движениях и начинал жаловаться на усталость.
Ладно, шабаш на сегодня, нехотя говорил Иван Петрович и засаживал топор в бревно. Пошли вечерять.
На грубо сколоченный рабочий стол стелилась газета, раскладывались вареная картошка, яйца и сало. Вовка складным ножом резал хлеб и открывал консервы, а Иван Петрович брал с грядок зелень, окунал набранный пучок по дороге в бочку с водой, оттуда же, из бочки, доставал охлажденную бутылку водки и наполнял крепенькие граненые стопки.