Многоликий странник - Кирилл Шатилов

Многоликий странник

Кирилл Шатилов

© Кирилл Шатилов, 2021

От автора

В своё время первые два тома этой саги были опубликованы издательством «Альфа-Книга» и продавались под названиями «Торлон» и «Торлон. Война разгорается». Третий том издательство публиковать побоялось, и он увидел свет значительно позже как «Торлон. Зимняя жара».

Сегодня все три тома впервые публикуются вместе, причём в авторской редакции, то есть так, как они и замышлялись изначально, единым массивом, без искусственного разбиения на «книги», что делалось исключительно в коммерческих целях. Кроме того, саге возвращено её первоначальное название  «Многоликий странник»  отражающее суть не только происходящего, но и всего композиционного построения.

Как всегда, если вы заметите досадные очепятки или захотите задать автору вопрос, вам всегда рады по адресу kanova2002@yandex.ru.

Приятного чтения!

Прах героев

Сколько он ни открывал глаза, светлее не становилось. Изо всех сил зажмурившись, досчитал до трех и снова с замирающим сердцем поднял отяжелевшие веки.

Кромешная тьма.

Уж не ослеп ли он?

Если бы ему выкололи глаза, он бы наверняка испытывал боль. Сейчас же он не ощущал ничего, кроме изумления и исподволь накатывающегося откуда-то из глубин сознания ужаса.

Попробовал поднять руки к лицу. Ладони уперлись во что-то твердое и шершавое. Плохо струганное дерево. Занозы. Вот и боль. Значит, он не спит и все чувствует. Что же с глазами?

Подтянув руки к груди, изловчился и все-таки провел пальцами по лицу. Нос, ресницы, брови. Все на месте. Он часто-часто заморгал. Мрак не исчезал.

Зато теперь он отчетливо осознавал, что лежит на спине. Под затылком какая-то твердая подставка. Неужели он мог заснуть в таком неудобном положении? Ведь сколько он себя помнил, засыпать ему удавалось исключительно на боку.

На всякий случай прислушался. Мертвая тишина. Только собственное тяжелое дыхание. Отчего такой спертый воздух? Как в гробу.

Он попробовал повернуться. Помогая себе руками, всадил в ладони новые занозы.

Что-то глухо звякнуло в ногах.

Ноги тоже почти не сгибались в коленях, сразу упираясь в невидимую твердую преграду.

На память приходили лишь отрывочные образы недавнего прошлого. Спаленная страшными норманнами деревня, когда погиб его старший брат. Долгое путешествие по реке, названия которой он никогда не знал. Первый день в валяльном цеху, когда отец с гордым видом мастера показывал ему, как следует обращаться с шерстью. Свадьба с Мэри, когда их чуть не залило проливным дождем, и было обидно и смешно одновременно

Как ни странно, он совершенно не помнил, что непосредственно предшествовало его сну. Кажется, к ним наведался этот старый пройдоха Джон, вот уже который год собиравшийся отдать душу Господу и всякий раз разочаровывающий своей живучестью соседскую ребятню, уж больно охочую до его сада с наливными яблоками. Насмешник Том ухитрился даже взять с него слово, что если Джону перевалит за восемьдесят, он покинет Уинчестер и отправится отшельничать к монахам. Монахи, которых имел в виду Том, были вовсе не отшельниками, а обычными безобидными пилигримами, каждую весну проходившими через их места по пути в одним им ведомые Святые земли, однако жители Уинчестера, привыкшие к шумным толпам и веселью за кружкой доброго эля, имели обыкновение всех чужеземцев, а тем более хмурых и облаченных в длинные серые робы, называть «отшельниками».

Зачем же к ним забрел старина Джон? Или это был вовсе не он? Что же происходит?

Дышать становилось все труднее. Несмотря на царивший вокруг холод, его предательски бросило в жар. По лысому темени поползли капельки пота.

Только сейчас он вспомнил, как зовут его самого: Уил. Уилфрид. Уилфрид Гревил, если уж быть точным до конца. Сын валяльщика шерсти и ткачихи, ставший со временем пусть и небогатым, но вполне заслуживающим уважение своим почти всегда честным трудом торговцем бурелью1, не далее как в прошлом году принятый в местную гильдию.

О чем это он думает? При чем здесь гильдия, когда он не может как следует повернуться или увидеть собственную руку, дрожащую где-то пред глазами, не говоря уж о том, чтобы встать и пойти домой.