Это стрелок с пистолетом на боку, ответил Протиан, расчесывая бороду.
Вот и нет, вот и нет. Комиссар это проводник политики партии, политики Ленина, моей политики. Ты не сдал экзамен, Протиан. Что с ним будем делать, товарищи? Простим? Простим. Садись, Протиан. Еврей Линдер, ты, кажется, работал счетоводом. Два плюс три, сколько будет?
Шесть, произнес Сеня с гордостью.
Правильно. Быть тебе Комиссаром Государственного контроля. Пойдем дальше. Троцкий. Троцкого все знают. Он назначается комиссаром Армии и флота. Баилих Лунацарский, назначаешься комиссаром народного просвещения и министром культуры. Лев Толстой, где он, подать сюда Толстого. Кто он у нас?
Композитор и сказочник, ответил Луначарский, польский еврей, но министр.
Правильно, Лунацарский. Это ты написал статью «Лев Толстой зеркало гусской еволюции» и подписал ее моим именем? Очень хорошая статья. Хвалю Лунацарский.
Протана тебе в первый класс. Внушить ему, что 2+3 равно 5, но никак не шесть. Арифметику от одного до десяти весь пролетариат должен знать как свои шесть пальцев.
Пять, Ильиц, пять пальцев, поправил Луначарский в затмении.
Комиссар Шпицберг. Еврей, кем ты хочешь быть?
Дзержинским номер два.
А ты, Мойша, кем ты был до революции, скажи?
Я торговал, потом заведовал торговой лавкой.
Ну, вот быть тебе наркомом по торговле. Фотиева запиши.
Я буду отстреливать непокорных изза угла.
Но ты же уже гусский, сказал Фроем, будущий министр путей сообщения, а гусские стреляют в упор.
Владимир Ильич, я со всеми проведу инструктаж. Предлагаю утвердить Мойшу наркомом торговли.
Утверждается. Фроем, ты хоть раз в жизни на поезде катался?
Катался, но билет в кассе никогда не брал. Я катался зайцем.
Фроем Бурлакоманштейн утверждается наркомом путей сообщения народной федеративной республики Украины, то бишь России. Дальше, друзья. Лейба, берись за иностранные дела.
Иносранные, иностранные! новое пролетарское слово.
К вечеру СНК был сформирован. Он состоял из 98% евреев.
Ленин произнес напутственную речь. Она была длинной увесистой, как наш роман, но члены СНК поняли только одно: стрелять, стрелять и еще раз стрелять. Он ответил на вопросы, в том числе и чисто бытового характера. У некоторых членов было по пять жен и по трое детей от каждой. Члены кнессета жаловались на жен. Они все время конфликтуют, и каждая требует особых прав. Не хватает комнат, в богатых домах случаются перебои с продовольствием и когда все жены требуют любви в одну и ту же ночь, нет сил на их удовлетворение.
Гм, батенька, я готовлю указ о свободной любви, свободном деторождении от разных отцов. Ребенок не должен знать конкретно своего отца, у него должен быть один отец, это я, Ленин. Поэтому, отсюда следует, что ваша третья или четвертая жена может и должна пригласить к себе в кровать любого мужчину из пролетарской среды и пусть на здоровье, собственное здоровье и здоровье нации, скрещиваются, соединяются, плодятся, аки зайцы в гнезде. И это архи важно, товарищи. Вот мне тут докладывают, что по безлюдному Петрограду молодые люди гуляют в обнаженном виде. Это свобода. Надо заняться этим вопросом более детально, но, к сожалению, не хватает времени. Эту проблему мы вынуждены отложить на 18 год, а возможно и на 19. Все свободны. Члены Политбюро немного задержитесь. Да здравствует мировая революция!
4
Политбюро управляло всем и всеми. Ленин утверждал свои идеи на Политбюро, потом дублировал их на СНК.
Товарищ Троцкий, надо браться за создание Красной Армии. Я вначале думал, что обойдемся вооружением народа, но вы меня переубедили.
И я с Троцким, сказал Каменев.
И я тоже с ним, подтвердил Крестинский, махровый польский еврей.
Моя будет думат. Я с Лэнын, выдал Джугашвили и хитро улыбнулся.
И я за армию, сказал Гершон Апфельбаум отныне Зиновьев.
Бухарчик и старичок Калинин уже посапывали и даже слюну не слизывали языком. Они видели сны, хотя их товарищи развели бурную дискуссию, стоит ли брать целый квартал в заложники, если в этом квартале пропал красноармеец.
Ленин быстро привел политбюро в порядок, и все голосовали, так, как он хотел.
* * *
Он был сварливым, склочным человеком, не терпящим чужого мнения. По всей вероятности, соратники не столько уважали, сколько побаивались его.