Для меня это было большим облегчением. Однако я все равно позаимствовал у нее экземпляр правил, чтобы почитать вечером; впрочем,
потом забыл о них.
Побрившись, приняв душ и одевшись, я вышел на балкон, Я вспомнил о Берте Райдере. В сущности, я не солгал ему, объясняя, за что меня
посадили на пять лет, но я и не сказал всей правды - умолчал о некоторых деталях и покривил душой в тот момент, когда он спросил, сохранил ли я
свое честолюбие. С тех пор как я вернулся из Вьетнама, насмотревшись на ту легкость, с которой зарабатывали там деньги на черном рынке, меня
снедало желание сколотить себе крупное состояние. Был там один штабной сержант, который так хорошо поставил это дело, что, по его словам, ко дню
дембеля он и три его кореша должны были поиметь почти миллион долларов. Они нагло грабили американскую армию, ухитрились продать северным
корейцам три танка “Шерман”, не говоря уж о целых ящиках с автоматами, ручными гранатами и прочим военным имуществом. В неразберихе, царившей
при президенте Никсоне, никто не хватился ни танков, ни прочего снаряжения. Я жестоко завидовал этим парням. Миллион долларов! Вернувшись за
свой письменный стол у Бартона Шармана, я постоянно думал об этом штабном сержанте, который больше был похож на гориллу, чем на человека. Так
что, когда наметилось то дельце с объединением двух компаний, я не колебался ни секунды. Это был мой шанс, и я не собирался его упустить! Ведь
когда произойдет слияние, цена акций в одночасье утроится; и никто об этом не знает. Я открыл счет в банке в Хаверфорде, перевел туда четыреста
пятьдесят тысяч долларов в облигациях, принадлежавших одному моему клиенту и хранившихся в моем сейфе. На всю сумму я купил акции. После слияния
компаний мне оставалось только продать акции, положить в карман разницу и вернуть облигации на место.
Гладко было на бумаге, но вмешалась правительственная комиссия, и объединение так и не состоялось. Я ввел Берта в заблуждение, сказав, что
никто не пострадал, кроме меня. Мой клиент лишился своих облигаций, но я знал, что эти деньги появились у него от мошенничества с налогами,
поэтому его следовало считать почти таким же вором, как я сам.
Я обманул Берта и тогда, когда сказал, что расстался со своими амбициями. Мое честолюбие было подобно пятнам у леопарда. Избавиться от него
невозможно. Желание заработать большие деньги жгло меня изнутри, словно пламя паяльной лампы. Оно изводило меня, как мучительная зубная боль. За
пять мрачных лет в тюрьме я многие часы провел, размышляя и рассчитывая, как бы наложить лапу на большие деньги. Я говорил себе: на что способен
гориллообразный штабной сержант, на то способен и я. Я не солгал Берту, сказав, что у меня огромный запас терпения. Такой запас у меня был. Я
собирался рано или поздно сделаться очень богатым. Я собирался обзавестись роскошным домом, “кадиллаком”, яхтой и прочими игрушками, которые
покупаются за большие деньги. Я намеревался добиться всего этого. Будет трудно, но я этого добьюсь. В мои тридцать восемь лет, начиная с нуля, с
судимостью за плечами, это будет очень трудно, да что там трудно, говорил я себе, просто неосуществимо. Работая у Бартона Шармана, я пообтерся в
среде финансовых магнатов, и я знал, каковы они: сильные, упрямые, безжалостные и целеустремленные. Многие из них были беспринципны и аморальны.
Их философия была проста: слабый - прочь с дороги, сильный срывает джэк-пот.
У меня появится шанс, если я буду терпелив; и, когда он появится, уже ничто меня не остановит. Я буду более сильным, упрямым, безжалостным,
целеустремленным, беспринципным и аморальным, чем любой из них и все они, вместе взятые.