Пройдя длинными коридорами и узкими лестницами, мы спустились куда-то ниже уровня уличного асфальта и попали в короткий коридорчик, в котором была только одна обитая жестью дверь, запертая на висячий замок.
Вынув из кармана ключ, Рита с трудом отперла замок и пропустила нас внутрь.
Зайдя в отворенную комнату, мы увидели высокие стеллажи, на которых стояли и лежали прикрытые калькой картины, картинки и мелкая пластика.
— Вот и наше богатство. — Рита сделала жест рукой, потом достала пачку «Винстона» из заднего кармана джинсов, выбила сигарету и прикурила от спички.
Я осмотрела комнату. Она была приблизительно метров двадцать по площади, но высокий потолок делал ее зрительно больше. Справа, высоко от пола были два больших окна, и, хотя света, идущего из них, хватало, горели еще и четыре потолочных светильника. Создавалось впечатление излишней иллюминации. Я об этом Рите и сказала для завязки разговора.
— Картины умирают без света, — равнодушным голосом ответила она, — краски темнеют и жухнут. А еще насекомые наглеют… Жрут, сволочи, а при свете они… — Рита замялась, видимо, подыскивая эпитет.
— Стесняются? — подсказала я. Рита усмехнулась и откашлялась.
— В наше время никто ничего не стесняется, — поучительным тоном сказала она, — ни мужички…
— Ни жучки, — подхватила я, и холодок между нами исчез.
— Вас что интересует конкретно? — спросила она.
— Пропавший ван Хольмс тоже хранился здесь? — задала я первый вопрос.
Рита подошла к одному из стеллажей, расположенных прямо под окном, и показала на среднюю полку.
— Он стоял здесь в специальных зажимах, — объяснила она, — зажимы удерживали доску в вертикальном положении.
— Какую доску? — не поняла я.
Рита взглянула на меня с удовлетворением и словно нехотя пояснила:
— Ван Хольмс писал на дубовых досках, как и все голландские художники того времени. Техника живописи на холстах пришла позже из Италии.
— А кто имеет сюда доступ, кроме вас и Николая Игнатьевича? — спросила я Риту.
— Этот вопрос уже задавался семьдесят семь раз, — вздохнула Рита. — У нас в отделе еще два человека, помимо меня и Николая Игнатьевича, сегодня они выходные… А еще приблизительно тогда же, когда пропал Хольмс, здесь побывало много народу. Вплоть до выпускного курса худучилища, они копировали голландские пейзажи семнадцатого века.
— Значит, его могли взять и студенты? — уточнила я.
— Что значит «взять»? — переспросила Рита. — Студенты здесь были не одни, с ними всегда находился кто-то из персонала, к тому же нужно не только взять, но и вынести, а это уже сложности второго порядка…
— А почему же все эти экспонаты не в залах, а здесь? — задала я последний вопрос, который с самого начала вертелся у меня наязыке.
Рита пожала плечами:
— Причин куча: и некоторая поврежденность экспонатов, и перебор материала по одной тематике в экспозициях, да мало ли что еще?
Побродив по хранилищу и не придумав новых вопросов, мы решили возвращаться.
Рита повела нас уже другой дорогой, сказав, что так будет короче. Неожиданно она спросила:
— Вы любые материалы печатаете?
— Что значит — любые? — не поняла я. — Очень даже не любые. Порнуху — ни в коем случае. Кроссвордов у нас тоже нет, да мало ли чего еще нет. Скажи конкретнее, что тебя интересует, и я отвечу.
Рита подумала, потом снова спросила:
— А если это будет сенсация, но без указания фамилии автора? Такое возможно?
Я внимательно взглянула на нее.
— Сенсации бывают разные, что ты имеешь в виду? Или это пока совсем уж страшный секрет?
Рита опять помолчала.
— Ну предположим, я точно знаю, где лежит клад. Не деньги, а что-то другое, но тоже очень ценное. Я хочу об этом рассказать, но не раскрываясь сама. Такое можно будет сделать?
— Конечно.