2
Дискалюк тяжело вздохнул, достал партийный билет из внутреннего кармана пиджака, развернул его, посмотрел на последний месяц уплаты членских взносов, захлопнул и поцеловал в голый лоб Ильича на обложке.
Прощай, отец родной, произнес он трагическим голосом, а затем обратился к жене: Выброси этого коротышку в пылающий огонь, он теперь может принести нашей семье одни несчастья. Чего-то не хватало в фундаменте, который он заложил, и возведенное им гигантское здание рухнуло, кажись, на вечные времена.
Что ж! вечная ему память, как говорится, сказала Марунька, намереваясь бросить партийный билет с изображением Ильича в пылающий огонь.
Давай, повременим с этим, а вдруг еще пригодится. А пока, какие будут указания, ибо время дорого? спросил Митрий, доставая сигарету «БТ» болгарского производства. Машина вотвот должна подойти.
Кажись до Мукачева всего сорок километров, попытай счастье, а вечерком позвони мне и скажи: говорит Митрополит ужгородский и мукачевский, я буду знать, что это ты. Давай я тебе соберу на дорожку сальца с чесноком, поешь вволю, потому как в монастыре сплошные посты: ни сала, ни мяса не дают, и я боюсь, что ты станешь худенький, как я. Ты чичас чижелый такой, как навалишься, я задыхаюсь под тобой
Не болтай глупости, не до этого теперь. Тут надо жисть спасать, а она в глупые ситуации углубляется, сказал он ерзая в кресле и все же выдавливая скупую улыбку на массивном лице. Я пока думаю укрыться в Бычкове у своих родителей. А если не у них, то на Дилку есть деревянный особнячок с рестораном на первом этаже, а наверху я комнатенку себе оттяпаю и там пересижу, а дальше видно будет. Будет день будет пища, как говорится.
Нет, нет, я не согласна. Знаем, чем все это кончится. Какаянибудь сучка к тебе привяжется и будете вы там вдвоем поганиться ночи напролет. Я уже через два дня примчусь. Знаю я этот Дилок. Не один раз ты там пропадал. Ишь, куда потянуло! Лучше монастыря быть не может. Я очень ревнивая, учти. А ревность моя от любви. Не знаю, за что я тебя такого брюхатого люблю? Похудел бы в монастыре, был бы намного лучше и моложе бы выглядел. Послухайся меня лучше будет, ей-богу лучше. Хошь, я тобе еще десяток яиц сварю и последнюю банку икры отдам, только иди в монастырь, уговаривала Марунька своего знаменитого мужа и на последних словах веки у нее покраснели и увлажнились.
Она сидела на стуле напротив мужа и глядела ему в мигающие глаза, зная, что они не к добру у него мигают. Еще кажись Сталин не любил тех, у кого глаза бегали. И она, Марунька, это страх, как не любила.
Да, я вижу: у тебя глаза бегают, значит, ты говоришь совсем не то, что думаешь. Ты говоришь одно, а думаешь другое, и мысли твои в Бычкове, на Дилку и ты уже видишь себя в обчестве какойнибудь крали, ну скажи, что я не права? прибавила она, положив свою худую руку ему на колено.
Брысь, козявка! не выдержал Дискалюк. Тут дела мировой значимости, а она своим скудным умишком в болото мещанского быта погружается, да религиозный дурман мне пытается внушить. Да плевал я на твой монастырь. Там одни старухи болтаются и потом от них несет на три километра. А я я еще за себя постою, я еще докажу, на что я способен, ты не думай. «Мы смело в бой пойдем, за власть советов», запел он и тут же вскочил на ноги.
Звиняй, Митрику, звиняй, я малость переборщила, больше такого не повторится. Оно, конечно, если разобраться то тебя понять можно. И песню хорошую ты всегда поешь. Да, действительно бой лучше монастыря, это несомненно так, лепетала Марунька, делая рот до ушей.
К тому же в Мукачеве только женский монастырь, сказал Митрий, тебе бы туда не мешало, да дети еще не подросли. Поцелуй их за меня, скажи, папа вскоре объявится.
Када ж ты появишься, дорогой?
Это будет зависеть от обстановки. Не будет погони за коммунистами, значит, ждите меня. Я возвернусь и заявлю новым властям, что из членов партии вышел на добровольной основе, по велению сердца так сказать. А теперь давай чмокнемся напоследок. Извини, если тебя обижал. Пора мне, машина чай во дворе уже стоит меня дожидается.
Уууу! родненький, прощевай, не забывай свою клушу Маруньку, потому как она никогда тебя не позабудет и всегда тебя, слепого, хромого, глухого, беззубого, в свои объятия примет и приголубит, да еще накормит, напоит и всем преданным телом прижмется.