Нотариус, с тем же циничным юморком, что и у Виктора Алексеевича выдавил из своего узкогубого рта:
Вот, дед купчая, давай ставь подпись и живи себе в радости.
С этими словами нотариус вложил в руку деду дорогую перьевую ручку. Дед, снова просипел:
Кхе-кхе А там, всё?
Виктор Алексеевич, раздражаясь, перебил старика:
Да, всё там в порядке. Всё нормально дед!
Изображение документа о сделке, с оглавлением «Купчая» перед стариковскими глазами то расплывалось, то снова становилось чётким старик плохо соображал. Нотариус одной рукой подложил свою папку под тонкие листы, второй рукой взял свечку стал освещать деду нужную строчку в документах. Нотариус засуетился:
Да-да! Вот здесь, вот на этой строчке. Верно!
Когда старик закончил выводить свой автограф, нотариус стремительно выхватил документы у старика, вскочил, и быстро направился к выходу врач, молча, двинулся за ним.
Виктор Алексеевич, а для своих друзей-подельников попросту Витёк, воровато оглянулся. Когда дверь шумно захлопнулась, и Витёк остался один на один со стариком, он вдруг нагнулся над кроватью и всмотрелся в измождённое лицо пожилого человека.
Старик, по-прежнему видел плохо, лицо Витька было в тумане, и голос его звучал откуда-то издалека эхом.
Неожиданно сменившимся тоном, участливо Витёк тихо произнёс:
Тебе дед, здесь лучше будет. Правда.
Витёк замолчал. Молча, смотрел в лицо старика. Былой надменности во взгляде уже не было. Неожиданно лицо Витька исказила гримаса страдания, даже отчаяния. Он сунул руку себе за пазуху, быстро вынул, что-то шустро запихал под подушку старика. Витёк, резко выпрямился, стремительно развернулся и, не оглядываясь, ринулся к выходу.
Сверху, с высоты неба, видно как внизу, на земле, маленькая фигурка Витька выйдя из избы, задержалась на крыльце. Он закрывал то и дело снова открывающуюся дверь. Не одолев рассохшуюся дверь, Витёк быстрым шагом дошёл до джипа. Уселся на сиденье, хлопнул дверцей. Кортеж из «скорой» и джипа так же медленно, как и прибыл, закачался, замельтешил светом фар по ухабам лесной дороги, скрылся меж тёмных деревьев.
* * *
За забором старика, в соседнем доме, горели светом все окна. Доносились звуки музыки. Низкие мужские голоса поминутно перекрывал «извергающийся» руладами децибелов смех пьяной женщины.
Ночь. Крыша дома старика покрыта деревянной доской. Окно в его доме тускло светилось горящей внутри свечкой. В темноте, на фоне тёмных пятен кругляков сруба избы, едва заметно выделялась светлая, колченогая, высокая трава на дворе.
Облака расползлись в стороны и образовали «дырку» в небе, открыв полную луну. Все предметы медленно проявилось из ночи, обрели свои формы, окрасились в сизый цвет. Вдруг, посеребрённая длинная, сухая травина дрогнула. В тень от забора по земле пропрыгала здоровенная, жирная жаба. Из-за забора послышались громкие, весёлые, пьяные возгласы соседей. Гогот, смех, визг.
Женский голос, пьяно и натужно прокричал «киношную» фразу:
Я, требую продолжения банкета!
Ей вторил развязно густой бас:
Колян! С днюхой тебя! Давай! Поджигай!
Женщина и мужчина надрывно завопили:
Ураааа!! Ура! Колян ура!! Ты ж, наш, родной!
Синхронно с воплями, из-за забора в черноту неба взмыли кляксы цветного света. Дешёвый «китайский» фейерверк неуверенно «плевался» яркими красками. Последний залп оказался и вовсе вялым. Тонкая струйка света перелетела забор, медленно и неумолимо летела в сторону дома старика плюхнулась на его деревянную крышу, и вроде как затихла там.
Женщина не унималась, повторяла и повторяла такую, как ей казалось, уместную смешную фразу:
Я, требую продолжения банкета! Не-е-е! И всё же, я требу! Ой!! Бл@ Сергуня, держи меня, кажись Я, ай!, падаю!! Надо скинуть эти каблуки к едрене-фене.
Сергуня отозвался:
Да!! Давай! Пойдём! Накатим за здоровье Коляна!
Все в дом! Народ! Все в до-о-ом! Светик, я тут, я держу тебя.
Светик отозвалась:
Ты ж мой герой! послышался звук короткого, смачного поцелуя: «Цчмоак!»
Маленькие окошки дома старика пару раз «вздрогнули» жидким жёлтым светом и потухли свеча догорела. Изба «ослепла», жизнь из неё стремительно утекала, следом за свечным светом сбежавшим из этого хмурого и мертвеющего места. Сверчок, без умолку до этого трещавший, замолчал. Оглохшую тишину Природы всё реже нарушали звуки гуляющей компании из дома за забором, уже давно уставшие от веселья пьяные люди звучали всё тише, и тише.