"
Доктора, к сожалению, не были знакомы с мамой и не знали, что она умела делать "достижимым" все, что нужно было отцу и Кольке.
Дома по вечерам мамино возвращение с работы мигом преображало все: утолялся голод, комната становилась уютной и чистой... И если мама задерживалась, Колька и отец чувствовали себя какими-то удивительно неустроенными, словно сидели на вокзале в ожидании поезда, который опаздывал и неизвестно когда должен был прийти.
То было дома, в городской квартире... А тут, на берегу реки, мама вдруг проявила такие способности, каких даже Колька с отцом от нее не ожидали. Отец по утрам планировал предстоящий день отдыха, а мама смеялась:
"Эх ты, мой проектировщик! Теоретик мой неисправимый!.." - и разжигала печку в домике лесника или даже костер прямо в лесу - варила суп, картошку, кипятила молока. И все это казалось Кольке самой аппетитной едой на свете.
Отец загорел, посвежел, забыл про свои лекарства. "Теперь мы с вами три богатыря!" - говорила мама. А сама вдруг однажды вечером легла-на бок, побледнела и, увидев испуганное Колькино лицо, заулыбалась как-то неестественно, через силу. Колька внезапно почувствовал, что выражение "земля уходит из-под ног", которое он иногда слышал от взрослых, - это не выдумка, не фантазия, не преувеличение: ноги его подкашивались от волнения, и он не ощущал под собой твердого дощатого пола, на котором стоял еще минуту назад.
Пожилой лесник, отец и Колька на брезентовой плащпалатке несли маму в деревню, что была в пяти километрах:
к домику лесника нельзя было подъехать даже на телеге.
Мама все время держала Кольку за руку (не отца, не лесника, а только его, Колька навсегда запомнил это!). Она то и дело, быть может почти бессознательно, повторяла: "Ничего... Не волнуйтесь, пожалуйста. Не волнуйтесь..." Она, страдая, находила для них, трех мужчин, слова успокоения.
И только изредка спрашивала: "Еще долго? Еще далеко?.."
А они все трое молчали.
В лесу быстро темнело. Идти было трудно. И все то, что еще утром, еще днем казалось таким прекрасным, таким поэтически заманчивым - непроходимые заросли, глухое переплетение ветвей, - все это сейчас было враждебно и ненавистно Кольке. "Еще долго? Еще далеко?.." - спрашивала мама.
Из деревни они позвонили в больницу, что была за двадцать пять километров, в райцентре. "Скорая помощь" добиралась целую вечность, хотя по часам выходило, что ехала она всего минут сорок.
Молодой человек в белом халате, очень строгий и неразговорчивый, даже не поздоровавшись, стал сразу осматривать маму. А потом коротко сообщил: "Аппендицит". Садясь в белую машину с красными крестами, он произнес еще два слова: "Надо успеть".
Отец тоже сел в машину. И она умчалась. А Колька даже не догадался сказать, чтобы и его тоже взяли с собой, что он тоже хочет вместе с мамой...
Он стоял возле сельсовета рядом с пожилым лесником, неловко положившим ему на плечо тяжелую руку, и все время мысленно повторял последние мамины слова, тоже обращенные не к отцу, не к врачу в белом халате и не к пожилому леснику в резиновых сапогах, а только к нему, к Кольке, к нему одному на всем белом свете:
"Все будет хорошо. Мы еще побегаем с тобой по лесу!
Аппендицит - это ерунда. От этого не умирают..."
Мама умерла. Это было давно, в тот год, когда Колька еще только собирался на свой самый первый школьный урок. А теперь он уже был в шестом классе...
Прошли годы.
Но и сейчас каждый день Колька вспоминал строгого молодого человека в белом халате и короткую фразу: "Надо успеть". Почему же они не успели?..
Странная, непонятная людям привычка появилась у Кольки - почти у каждого нового знакомого он спрашивал:
"У вас был аппендицит?" - "Был, - отвечали некоторые.