У меня не клеится с Яной (Ириной, Татьяной, Жанной).
Неудивительно, вредничаю я. У тебя же нет диплома о наличии начального педагогического образования.
Это я так остроумно намекаю на юный возраст его подруг.
Всем нужно одно и то же, нудит он, лавэ, шуба, Сейшелы. А человеческое тепло, понимание, чашка горячего бульона, наконец, жалуется он.
Так, ясно, старые песни о главном.
А приличную женщину найти не пробовал? осведомляюсь я.
Опыт оказался неудачным она от меня сбежала, бестактно напоминает он мне обо мне. А потом, что ты имеешь в виду?
Я имею в виду нормальную зрелую женщину, лет тридцати пяти сорока, пожившую, способную что-то оценить, терпеливо объясняю я.
С ума сошла? Это же уже старухи, возмущается он.
Сволочь. Все-таки очень правильно, что я тогда от него ушла.
Ну и мудохайся дальше. Каждый выбирает по себе, многозначительно добавляю я.
Имея в виду, конечно, себя, прекрасную. Он ловит этот мячик и, притворно горестно вздыхая, говорит:
Таких, как ты, больше нет. Что же мне теперь делать?
После этих слов я, естественно, смягчаюсь и начинаю давать умные советы. По крайней мере мне кажется, что умные. Ему вроде бы тоже. Он ведь вполне доволен. Он интересуется здоровьем своего преемника.
Тебе интересно сам позвони. Это же твой друг, продолжаю острить я.
Потом он спрашивает, как дела у сына. Я его не гружу, знаю, что ему в принципе все равно. Главное, что сын здоров. Про Наташку он никогда ничего не спрашивает. Принципиально. То, что я ушла от него к другому мужику, с годами он смог пережить, а вот то, что я от кого-то родила второго ребенка Этого он пережить не может до сих пор. Смешно, ей-богу. Вид меня беременной Наташкой потряс его до основания. Помню его глаза тогда. Это странно, но факт.
Терпеливо объясняю бывшему мужу, как надо жить дальше. Кладу трубку и чувствую себя практически матерью Терезой. Потом вспоминаю, что надо заполнить квартирные счета. Наверное, все-таки со мной что-то не так. Что-то мне все время мешает. И больше всего то, что я не могу все это отодвинуть. И наконец заняться своим главным делом. Или мне кажется, что это мое главное дело. Плохо то, что я в этом сомневаюсь.
Я беру чистый лист и долго смотрю в окно. Пейзаж захватывает дух. Во-первых, 17-й этаж, во-вторых, под окном березовая роща. Сейчас графичная, черно-белая, зима. Но она бывает разной и изумрудно-свежей, и радостно-золотой, и ржавой, и печальной. В зависимости от времени года. За границей, наверное, за этот вид брали бы отдельные деньги. А тут почти бесплатно. Все включено в квартплату. Пытаюсь сосредоточиться. Но очередной телефонный звонок сообщает мне: эй, спустись на землю! В покое мы тебя вряд ли оставим!
Я спускаюсь, не очень-то успев подняться. Мама. Соскучилась.
Работаешь? осторожно интересуется она.
Поработаешь с вами! рычу я.
Мама слегка обижается, но виду не подает. Ну ладно, пока я еще на земле, я вспоминаю о том, что надо позвонить Анечке и успокоить ее. Анечка мне рада ну, так по крайней мере мне кажется. Я что-то плету про генетику, про то, как все было у меня и как мой благоразумный сынок пожалел меня и повернулся перед родами головкой. Анечка внимательно слушает и, по-моему, веселеет. Что и требовалось доказать. Потом я спрашиваю у нее, чего бы ей хотелось поесть, и она жалобно говорит, что хочет куриных котлет и клюквенного киселя. Желание беременной женщины закон. Я чмокаю ее в трубку и достаю из морозилки куриное филе и клюкву. Какая же я все-таки запасливая, радуюсь я. Ну вот, пока это все подтает, я могу и Как же! Разбежалась! Муж. На сей раз действующий. Голос патока. Ясно. Хочет жрать. И уже на подъезде к дому.
Ну? грозно спрашиваю я.
Как дела, малыш?
Так, малыш. Видно, жрать хочет очень.
Плохо, рявкаю я.
Соскучилась? Голос-интим. Как после третьего свидания, а не двадцати пяти лет совместной жизни. Черт возьми, а меня это по-прежнему волнует. Я уже почти не злюсь. Понимаю, что после такого стажа семейной жизни дела у нас не так уж плохи.
Готов к принятию пищи? со вздохом интересуюсь я.
Уже у подъезда, доверительно сообщает он. И дальше уже повелительным тоном: Грей обед.
Властелин, блин! А кто тогда я? Я собираю свои сиротские листки и освобождаю стол. Естественно, обеденный. Другого у меня еще нет. Не по ранжиру, наверное. Я ставлю на стол винегрет, селедку и квашеную капусту с клюквой и антоновскими яблоками. Остаюсь вполне довольна натюрмортом. Все-таки обычные, житейские вещи радуют меня не меньше творческих успехов. Наверное, жаль, что я не тщеславна. Грею борщ и наливаю холодный компот из мороженой вишни. Пока муж моет руки, мне звонит Аля. Аля тоже из новых и приятных приобретений. Подружились мы с ней, гуляя с собаками. Наши вечерние прогулки ритуал, приятный для нас обеих. С Алей мы обсуждаем политические новости, ругаем дурацкие сериалы (а сами их же и смотрим), возмущаемся по поводу бешеных цен, ругаем детей и критикуем мужей так, слегка. Аля умная не говорит ничего лишнего. Только то, что я хочу услышать. Идеальный собеседник. И еще она красавица. Тонкая, изящная блондинка с зелеными глазами. Она так же грациозна и хрупка, как и ее собака красавица афганская борзая. Если говорить про то, что собака похожа на своих хозяев, то это точно про Алю. У меня, кстати, чау-чау. Почувствуйте разницу. А заодно и сделайте выводы. Еще мы с Алей слегка тоскуем по прошлой жизни. Но это уже похоже на старческое брюзжание. Хотя Я за перемены. Но такие перемены мне тоже не по душе. Слишком много «но». С Алей мы быстро сворачиваемся начинается священнодействие кормление мужа. Мои ритуальные танцы вокруг плиты и стола. Муж ест и помалкивает. Вообще кормить его неинтересно. Никакой душевной отдачи.