— В дни моей юности люди росли, женились и селились там, где родились, или очень близко от тех мест. Слава Богу, ты верна нашему острову, Аня. Я так боялась, что Гилберт, когда закончит учебу, настоит на том, чтобы укатить на край света, и потащит тебя с собой.
— Если бы все оставались там, где родились, им скоро стало бы не хватать места, миссис Линд.
— О, я не собираюсь спорить с тобой, Аня.Я не бакалавр гуманитарных наук… А в какое время дня пройдет брачная церемония?
— Мы решили, что в полдень… «ровно в полдень», как пишут репортеры светской хроники. Это позволит нам успеть на вечерний поезд, отправляющийся в Глен св. Марии.
— Вы поженитесь в парадной гостиной?
— Нет… нет, если только не будет дождя. Мы хотим, чтобы все произошло в саду, — чтобы над нами было голубое небо, а вокруг нас сияние солнца. А знаете, в какой час и где я хотела бы выйти замуж, если бы могла? Это был бы рассвет… июньский рассвет, с великолепным восходом солнца и цветущими в садах розами, и я тихонько выскользнула бы из дома и встретила Гилберта, и мы пошли бы вместе в глубину букового леса… и там, под зелеными сводами, напоминающими своды величественного собора, мы поженились бы.
Марилла презрительно фыркнула, а миссис Линд, казалось, была возмущена.
— Но это было бы ужасным чудачеством, Аня! Да и не считалось бы по-настоящему законным. И что сказала бы миссис Эндрюс?
— Ах, — вздохнула Аня, — в этом-то все дело. Как много в жизни такого, чего мы не можем сделать из страха перед тем, что скажет миссис Эндрюс. «И вправду жаль, и жаль, что это правда» [4] . Сколько чудесного и восхитительного мы могли бы сделать, если бы не миссис Эндрюс!
— Бывают моменты, Аня, когда я не совсем уверена, что вполне тебя понимаю, — пожаловалась миссис Линд.
— Аня всегда была романтична, ты же знаешь, — сказала Марилла извиняющимся тоном.
— Ну, супружеская жизнь, скорее всего, излечит ее от этого, — утешила миссис Линд.
Аня засмеялась и, ускользнув из дома, отправилась к Тропинке Влюбленных, где ее встретил Гилберт; и ни у одного из них, похоже, не было больших опасений — или надежды, — что супружеская жизнь излечит их от романтичности.
Хозяева Домика Эха приехали на следующей неделе, и Зеленые Мезонины гудели их восторженными голосами. Мисс Лаванда так мало изменилась, словно три года, прошедшие со времени ее последнего визита на остров, были одним днем; но при виде Пола Аня ахнула от изумления. Мог ли этот красавец мужчина, шести футов [5] ростом, быть маленьким Полом авонлейских школьных дней?
— В твоем присутствии, Пол, я чувствую себя совсем старой, — сказала Аня. — Ну и ну! Мне приходится задирать голову, чтобы посмотреть на тебя!
— Вы никогда не постареете, учительница, — улыбнулся Пол. — Вы из тех счастливых смертных, что нашли источник вечной молодости и испили из него, — вы и мама Лаванда. Послушайте, я не стану называть вас «миссис Блайт», когда вы выйдете замуж. Для меня вы всегда будете «учительницей» — учительницей, давшей мне лучшие в моей жизни уроки… Я хочу показать вам кое-что.
«Кое-что» было небольшого формата книжечкой. Пол изложил некоторые из своих прелестных фантазий стихами, а редакторы журналов оказались не такими уж невосприимчивыми к красоте, какими их иногда представляют. Аня читала стихи Пола с неподдельным восторгом. Они были полны очарования и казались залогом будущих творческих успехов.
— Ты еще будешь знаменит, Пол. Я всегда мечтала иметь одного знаменитого ученика. Ему предстояло стать ректором университета, но великий поэт — это даже лучше. Когда-нибудь я смогу похвастаться, что секла указкой по рукам выдающегося Пола Ирвинга.