Один из них был в тягость другому.
Они понимали это, и обоим хотелось поскорей расстаться.
Наконец у низкого подъезда человек остановился. Видно было, что это конечная остановка. Человек вытер со лба холодный пот и, ни к кому не обращаясь, будто сам себе, сказал:
- Зашевелился осколочек! Сколько лет не беспокоил - и вот на тебе!
Вероятно, он чувствовал себя виноватым перед мальчиком и решил часть вины переложить на "зашевелившийся осколочек".
Мальчик насторожился и с недоверием поднял глаза на мужчину.
- Какой осколочек?
- Обыкновенный, брат, от снаряда... Вот ведь война когда кончилась, а осколок остался, - сказал мужчина и показал пальцем на грудь.
Он еще стоял, прислонясь к стене, а мальчик внимательно рассматривал его. У человека все было крупным: и нос, и губы, и подбородок с глубокой ямочкой. На щеках шершавая щетина.
- Пойдем, что ли, - сказал мужчина, открывая дверь подъезда. - Тяжелый тебе солдат достался.
И они двинулись дальше.
3
Когда они поднимались по лестнице, человек сильно опирался на плечо мальчика. Другой рукой он цепко хватался за перила, будто страшился, что ступенька уйдет у него из-под ног. Ему было больно.
А мальчику тяжело. Но оба терпели. Мальчик думал об осколке, который зашевелился в груди у незнакомца, и ему на минуту показалось, что он ведет бойца, только что раненного разорвавшимся снарядом. А человек думал, как бы поскорее добраться до постели.
Очутившись дома, человек стал стягивать с себя меховую куртку.
Он делал это с такими усилиями, будто она весила по меньшей мере два пуда.
Наконец ему удалось освободиться от этой тяжести. Под курткой была гимнастерка военного образца и синие брюки. На гимнастерке с правой стороны была пришита потемневшая полоска галуна. Эта полоска - знак тяжелого ранения - как бы подтвердила, что человек занемог старой военной болезнью.
Пока человек раздевался, мальчик стоял в сторонке и следил за ним. Сам он не снял пальто, даже не вынул кз кармана руки, которая локтем придерживала коньки "английский спорт".
Человек тяжело опустился, почти упал на диван. Старые пружины жалобно скрипнули. Человек откинулся назад и закрыл глаза.
А мальчик продолжал стоять перед ним. Он был растерян и не знал, что полагается делать в подобных обстоятельствах. Перед ним лежал человек. Не просто заболевший гриппом или ангиной, а старый боец с осколком в груди. Зеленые глаза мальчика, привыкшие бесцеремонно разглядывать все, что ни попадется, сейчас утратили свою дерзкую самоуверенность. Они вопрошающе смотрели на человека, с которым судьба свела его в переулке по дороге на каток.
Трудно сказать, сколько времени человек лежал с закрытыми глазами. Когда он поднял веки, мальчик все еще стоял перед ним:
в коротком пальто без пуговицы, с шапкой, надвинутой на одно ухо, с коньками под мышкой.
- Ты еще здесь? - спросил раненый, почти не шевеля губами.
- Ага.
- Ты иди. Теперь я сам управлюсь... А за помощь спасибо. - Человек глотнул воздух и спросил: - Спешишь?
Только сейчас он заметил под мышкой у мальчика коньки.
"Да, да!" - эти два коротких слова должны были сорваться с губ мальчика, но вместо них прозвучали совсем другие:
- Я не спешу... я уже был на катке.
Он сам удивился, что произнес именно эти слова и с такой уверенностью, будто на самом деле все обстояло именно так. Собственные слова огорчили мальчика, но отступать было нельзя.
- Я дождусь кого-нибудь из ваших и пойду.
Ему казалось, что говорит не он, а кто-то другой, помимо его воли.
И он уже раскаивался: ведь неизвестно, когда придут домашние.
Может быть, не скоро. Вечером.
- Никто не придет, - помолчав, сказал человек. - Понимаешь, жена с сынишкой уехали к бабушке. На каникулы. В Сапожок.