Дирдом очень нервничал и объяснял свои поражения тем, что на нем "вся культура".
"Если бы Лукьянов проиграл Виктору Макаровичу, - подумал я, - он бы, наверное, сказал, что "на нем вся стройка". Неплохо устроились!.."
Я продул Виктору Макаровичу несколько партий в настольный теннис. После чего мне сообщили, что в обыкновенный теннис он играет гораздо лучше, чем в настольный...
Однажды, когда Виктор Макарович обыграл в шахматы девочку из младшей группы нашего хора, я услышал, как Маргарита Васильевна сказала:
- Ну, ей-то вы могли бы и проиграть!
- Зачем унижать ее? - ответил Виктор Макарович. И, испугавшись, что Маргарита Васильевна обидится на него, стал объяснять: - Вы же сами говорите, что детей следует уважать... И нельзя обманывать!
С маленькими участниками нашего хора он любил играть в прятки. И они никогда не могли его отыскать.
- У меня и фамилия-то для игр подходящая: Караваев! - говорил он. Каравай, каравай! Кого хочешь, выбирай...
Только одну игру Виктор Макарович отверг прямо у меня на глазах. Он не захотел играть в поддавки.
- Это какая-то антиигра! - сказал он. - Победа состоит в поражении... Стремиться к тому, чтобы тебя уничтожили?
Не понимаю.
У него на многое были свои особые взгляды. Вот, например, ему не нравилось слово "конферансье". Слово "ведущий" казалось ему нескромным. И он прозвал меня "объявлялой".
"Объявляла" - так меня все и звали.
- Ты как бы разведчик, - объяснил мне Виктор Макарович. - Ты первый начинаешь общение с залом. Твой голос звучит еще до того, как я взмахну рукой, до того, как зазвучит музыка... Ты должен зарядить людей вниманием, интересом. Это очень ответственно! Ты как бы наша обложка.
А обложка в книге - не последнее дело. Можно даже сказать, первое: с нее все начинается. Надо не просто произносить фамилии композиторов и названия песен, а голосом своим выражать отношение и к сочинителю и к его музыке...
А чтобы иметь свое отношение, ты должен знать!
В общем, я сидел на всех репетициях.
Виктор Макарович репетировал без пиджака. Он то и дело засовывал рубашку в брюки, как тогда, после игры в чехарду.
- Вы - хор! - напоминал он ребятам. - А что явл-яется синонимом слова "хор"? Кол-лек-тив! Я так считаю... Маргарита-Васильевна, вы согласны со мной?
Она никогда не отвечала на эти его вопросы. Но он уггорно продолжал задавать их.
- Никто не может жить на сцене как бы сам по себе.
И в то же время каждый должен себя ощущать солистом.
В том смысле, что нельзя прятаться за спины впереди стоящих. И за их голоса! В смысле чувства ответственности...
каждый из вас солист! Вы согласны, Маргарита Васильевна?
Она склоняла голову, почти чтЬ укладывала ее на подставку для нот, которую, как я узнал, называют "пюпитром". Она беззвучно бродила пальцами по клавишам. Одним словом, всем своим видом показывала, что вопросы его ни к чему.
Особенно он переживал, когда нужно было петь без сопровождения, то есть без аккомпанемента Маргариты Васильевны. Такое пение называется красивым иностранным словом "акапелла". Тут уж он десять раз извинялся:
- Простите, пожалуйста, Маргарита Васильевна... Мы сейчас споем "акапелла". Чтобы вы отдохнули немного.
Простите, пожалуйста...
Мне казалось, что он побаивается ее. "Не может же он ее до такой степени уважать?! - думал я. - Поба-аивается, наверное... Есть за что! Ведь это она обнаружила, что у меня нет ни слуха, ни голоса. Ни чувства ритма!"
Маргарита Васильевна называла нас по фамилиям.
А Виктор Макарович - по именам, хотя это было рискованно: одних только Сережей в хоре было пять или шесть. Виктор Макарович поворачивал голову в сторону того, к кому обращался. Но мне казалось, что и без этого один Сережа отличил бы себя от другого: к каждому из нас Виктор Макарович относился как-то по-особому.