— Там еще живут его родители, но дерево уже срубили.
— А пень остался? — тревожно спросил я.
— При чем тут пень? — раздраженно удивилась она. — Вы что думаете — люди будут прыгать с пня?
— Нет, — сказал я, — но по пню вы определите, где именно нужный вам грунт.
— Да, пень, слава Богу, на месте, — успокоила она меня. — Кому нужен пень…
Я решил пошутить.
— Вы знаете, — сказал я, — при слове «пень» мне почему-то вспоминается «Пномпень», а при слове «Пномпень» мне почему-то вспоминается «пень пнем». Круг замыкается. Смешно?
— Ничего смешного, — строго сказала она. — Пить надо меньше. У вас какие-то колониальные шутки.
Я понял, что с ней надо придерживаться сюжета разговора.
— А дети у вас есть? — спросил я.
— Есть сын, но ему уже двенадцать лет.
— А сколько лет было вашему мужу, когда он сорвался с дерева?
— В том-то и дело, что десять. Сына уже пробовать поздно и опасно. Когда мой муж упал с дерева, он потерял сознание. А когда пришел в себя, уже поумнел, но не заметил этого, потому что перед этим потерял сознание. Видно по всему, что высота была порядочная…
— А может, сознание у вашего мужа было слабое, — осторожно заметил я, — и потому он его потерял?
— Тем более, — загадочно ответила она. — А сына пробовать поздно, хотя он плохо учится, а муж после падения сразу стал отличником… Может, у вас на примете есть мальчик десяти лет? Мы бы заплатили его родителям и повезли мальчика в деревню. И у нас уже было бы два совпадения из трех — возраст и грунт. Заодно и мальчик отдохнул бы в деревне.
— Это вы с мужем так решили? — спросил я — При чем тут муж! Это я сейчас сообразила, когда вы сказали о премии.
— А если муж не согласится?
— Пусть только попробует! — грозно ответила она.
— Нет у меня на примете такого мальчика, — сказал я, вздохнув. — Но такой мальчик обязательно найдется в деревне. Можно со стремянки прыгать в том месте, где торчит пень. Каждый раз беря все выше и выше…
— Стремянка может оказаться недостаточно высокой, — возразила она, явно проявляя техническую сноровку. — Не забывайте, ведь мой муж, упав с дерева, потерял сознание.
— Ничего страшного, — обнадежил я ее, — можно установить возле пня пожарную лестницу, она куда выше.
— Да, вы правы, — сказала она, с добродушным удивлением взглянув на меня. — А вы оказались сообразительней, чем я думала.
— Ничего особенного, — разъяснил я, — ведь я в детстве сам три раза падал с деревьев! В последний раз, согласно вашей великой догадке, видимо, точно упал с нужной высоты в нужном месте и стал гораздо сообразительней.
— Как вы это определили? — быстро спросила она.
— Очень просто, — сказал я, — после третьего падения я, сколько ни лазал по деревьям, — больше не падал. Но только теперь, после вашего открытия, я понял, почему перестал падать с деревьев: соображал.
— А вы не запомнили, с какой высоты в последний раз рухнули? — с хищным любопытством спросила она и даже наклонилась в мою сторону.
Рухнул! От этого сильного слова я как-то неожиданно растерялся и пролепетал:
— Рухнул? В каком смысле?
— Ну не пьяный же рухнули! Это не мое дело! — раздраженно пояснила она. — С дерева рухнули!
— Извините, — ответил я со скромным достоинством, — я, конечно, иногда выпиваю, но ни разу в жизни не упал. Тем более — не рухнул!
— Это любимая присказка всех мужчин, — язвительно заметила она. — Но вы опять свернули на любимую тему.
— Я свернул?!
— Да, вы свернули! Повторяю вопрос. Вы запомнили, с какой высоты в последний раз рухнули с дерева? С дерева!
— Нет, не запомнил, — сокрушенно признался я, чувствуя, что стремительно теряю бразды беседы.
— Какая безалаберность! — воскликнула она и выпрямившись отхлебнула кофе.