Что-то сударь очень глубоко, для обычного понимания, мягко проговорил профессор.
Ни сколько взволнованно сказал художник, это только частичка рисунка, и она, оторванная от картины, требует пояснения, а на большом полотне это будет не только не непонятно, но просто будет резать душу своей бесконечной правдивостью. Торжество пошлости современного мира будет повергнуто!.. Между прочим чрезмерное накопительство и мода это тоже пошлость
Да да я, кажется, понял идею вы меня, Ваганыч, простите
Вдруг художник схватил профессора за руку, прижал её к своей груди, от этого могло показаться, что он сумасшедший. Возможно, и мелькнула бы такая мысль у обывателя, но только не у Вениамина Павловича, потому что и он относился к такому же разряду людей, чья переполненная страданиями душа тоже нередко искала выход в таких же необъяснимых всплесках энергии и торжествах провиденья. Только в такие моменты Позолотина уже поддерживал и этой поддержкой успокаивал и ободрял Семён Ваганович. Это действовало на обоих отрезвляюще. Вот и сейчас художник, почувствовав заботу и понимание, разом пришёл в себя, точнее перешёл из своего глубинного мира духа, в котором только что пребывал, в этот мир и сказал немного укоризненно, обращаясь к профессору:
Зачем вы пьяному Симе на глаза показываетесь, покричит покричит и бросит, а..?
Так выгонит отсюда и этого крова лишимся, а тут, крыша над головой, какая никакая еда находится, дровишек насобирать можно, печку протопить, когда холодно
Он же Фомы Фомича шавка, этот Сима, поясняет Семён Ваганович, сам боится, что его хозяин турнёт, вот и служит верой и правдой и неправдой тоже. По сути, он такой же бездомный как и мы, у него кроме этого, казённого вагончика ничего нет.
Бездомный-то он бездомный, а власть имеет, приближённый, так сказать, к телу, докончил профессор.
Сволочь он порядочная, почище своего хозяина, гнида кусучая, зло сказал Крокыч. Меня он старается не трогать, а вас не боится, потому, как вы позже меня появились на свалке, а я помню то время, когда он сам сапоги Митяю лизал и на вашем месте спал.
А кто такой Митяй?
Был тут до Симы, такой же, как и он хмырь, Митяем звали. Он Симе долбанков отвешивал, за непочтение старших. Сима эту систему с обворовыванием бомжей придумал, а не Митяй. Раньше тут так не было. Что человек на свалке нашёл, то и его, а Сима другие порядки завёл мзду с каждой найденной бутылки берёт, а не дашь в шею. А если кто чего утаил, так или оброк наложит, или на неделю от свалки отлучит. Что вам говорить, вы и сами это хорошо знаете При Митяе было вольготнее, хотя гнида была ещё та. Вспоминать то, как с ним расплачивались неимущие, стыдно. У того были свои тараканы в голове.
А куда Митяй делся?
Опился и умер на мусорной куче, а этот на его место, в прихлебатели махнул. Он меня за это не любит и побаивается, что я его подноготную помню. Других, кто его раньше знал, он всех со свалки выкурил, разбрелись кто куда.
А чего он на меня взъелся? спросил Позолотин.
Так он терпеть не может тех, кто грамотнее его. Вы профессор, а у Симы семь классов школы и восьмой коридор, куда его постоянно выставляли, да срок на зоне в придачу.
А чего вы ему не скажете?
Я сам по себе живу, в чужие дела не лезу, вот он меня и терпит.
Послушай, Крокыч, может Симу поставить на место?
Не поставишь, заметил Семён Ваганович. У них сила. Ты думаешь, он бы так издевался, если бы не директор свалки? Тот всю эту пирамиду выстроил. Семён Ваганович помолчал и продолжил. А что, удобно, сам в городе офис имеет, а Сима вроде управляющего здесь. Не будет же Фома Фомич на свалке гниющим смрадом и дымом дышать? Так заедет иногда со своей молоденькой красоткой, всё в порядке, и прочь, а та ещё носик пальчиками зажмёт, чтоб дух от свалки в нос не шибал и стёкла у машины поднимет что, не так?.. Так, и он тряхнул шевелюрой. Сам знаешь, что так, а говоришь.
Колеблющийся свет свечи слабо освещал хибарку с одним столом и стянутым проволокой стулом. На стене, повыше оконца, была сделана большая полка, куда профессор складывал, найденные на свалке, книги. Он всегда ворчал, когда находил то или иное раритетное издание и говорил, что люди сходят с ума, выбрасывая на свалку книги, что им нет цены. Остальное место в хибарке было заставлено планшетами, сделанными из картонных коробок. Это эскизы Крокыча. Если же отодвинуть на стене почти незаметную картонку, то за ней откроется небольшая ниша. В нише лежат две стопки листов бумаги это рукопись Вениамина Павловича. Одна стопка черновой вариант, а другая беловик.