Мы его специально запишем в нашу роту с последним пополнением, пообещал Сундеев, официально В списки внесем, довольствие будет, ёкалэменэ, получать.
Это было дело хорошее.
За старшиной роты были закреплены две подводы, собственно, это не подводы были даже, не обычные телеги с кривыми оглоблями, которыми пользуются в бедных деревнях, а настоящие фуры с высокими бортами, немецкие, почти новые, судя по яркости защитной краски, с блестящими металлическими деталями уголками, накладками, шайбами, проволочным крепежом, прочей полубутафорией, которая больше нужна в цирке, чем на войне.
В одной из фур нашлось место и новоявленной живой душе второй роты отдельного гвардейского стрелкового батальона. Насчет имени для нового бойца рядить и гадать не стали, взяли то, что находилось на поверхности, назвали Гусенком.
Гусенок это хорошо, сказал Сундеев.
Не просто Гусенок, а с гвардейской приставкой, уточнил пулеметчик, гвардии Гусенок, и будто утвердил это решение, поставил на нем печать.
Продуктов в батальоне было достаточно. Все посылки, которые немцы доставляли в Сталинград по воздуху, шлепались на землю с недолетом: поскольку зенитное кольцо прорвать было трудно, то ночные рейсы воздушных гитлеровских грузовиков заканчивались тем, что продукты оказывались в расположении наших частей и наши бойцы от всей души благодарили фюрера, говоря ему: «Большой тархун!», что означало «Большое спасибо», так что примерно полторы недели отдельный стрелковый батальон откровенно жировал. И за счет этого воевал лучше обычного, поскольку с полным брюхом воевать сподручнее, чем с пустым, во время автоматных перестрелок не надо думать о куске хлеба.
Перепадал гвардейцам и шнапс. Запечатанный в литровые фляжки, обтянутые плотной материей и увенчанные белым, нанесенным по трафарету на ткань масляным орлом.
С таким обеспечением воевать можно сколько угодно, довольно хмыкал Сундеев, и если понадобится, то дойти не только до Берлина, но и до Лондона.
Слово «Лондон» он произносил с ударением на второй слог, получалось почти по-дворянски «многозначительно», как это отметил, приподняв правую бровь, пулеметчик Максимов, после чего вздернул корявым сучком большой палец левой руки и аккуратно посыпал его невидимой солью.
С запозданием, уже определив гусенка в фуру и соорудив ему закуток с подстилкой, обследовали нового бойца не переломал ли он себе чего во время перехода через линию фронта, не покалечился ли парень?
Все с ним было в порядке, даже царапин не отыскали ни одной просто, удивительная вещь, хотя голова была испачкана пороховой сажей, лапы пролитой танковой смазкой и чем-то еще, очень подозрительным, похожим на коровий помет.
Ну все, гвардеец, больше не будем тебя мучить, заявил пулеметчик, сажая гусенка в закуток, поспи малость, отдохни от всего пережитого. Если пошамать захочешь гавкни нам с Егорычем. Колбасы тебе не найдем, но хлеба с картошкой отыщем. Рассчитывай на тарелку. И, если пожелаешь, можем угостить плошкой шнапса. Понял?
Гусенок все понял сообразительный был, вытянул шею и тихонько крякнул, почти по-утиному.
Молодец! восхитился пулеметчик. Ежели дело и дальше так пойдет, то скоро у меня в расчете вторым номером будешь.
Второй номер в расчете пулемета «максим» это должность по окопным меркам высокая, и вообще шансы занять какую-нибудь командную вакансию в роте у нового бойца возросли.
Только постарайся в фуре под себя не опорожняться, попросил гусенка пулеметчик, зад тебе некому подтирать. А сам ты делать этого не умеешь. Понял?
Понял это гусенок или нет, было непонятно, но тем не менее он наклонил голову, крякнул и перед сном начал оправлять перышки у себя на груди.
Кавалер вырастет, довольно проговорил старшина Сундеев, настоящий! Покашлял в кулак удовлетворенно, будто сам, лично произвел на свет этого кавалера. Будет настоящая батальонная личность, перед которой, ёкалэменэ, станут вытягиваться все германские гусаки. Как только мы пересечем границу этого подленького государства, а мы ее обязательно пересечем, тут старшина разгладил свои усы, потом примял их тяжелой ладонью, будто растение, которое должно сохранить нарядную форму, так и займемся. Пару тамошних гусаков в честь победы запечем обязательно.
К расчету Максимова на смену подтянулся другой расчет такого же хлопотливого расторопного мужика в ефрейторском чине по фамилии Сковорода. Отличался Сковорода от Максимыча тем, что был голосист, как солист Большого театра, иногда ублажал немецкие окопы украинскими песнями так, что те начинали беспорядочно швырять мины и врубали по громкой связи гитлеровские марши, батальон же на слепой огонь почти не реагировал.