Натруженные вены ветвей на лбу небосвода, невольно выдавали те усилия, с которыми он взирал на подвластный ему мир.
Скинувши подвенечные наряды снегов, округа гляделась замарашкой. Повсюду валялись неприбранные клочья листов, нечищенные, заплесневевшие пуховки мха.
Заглянув в ближайшее зеркальце лужицу в жемчужном обрамлении сугроба, округа засмущалась, и небо набросало ей белых лоскутов, дабы та прикрылась поскорее. Заодно, снегопад принялся мастерить, вырезывая гравюру леса. Тонкие припухшие белые линии возникали ниоткуда, будто бы шрамы, сколь нежности и безутешной гордости проявлялось в них. Ещё немного, и о снеге можно будет позапомнить5, но зацелованная метелью кора берёзы никак не даст позабыть про зиму весь год.
Где-то там, в глубине, под тающим сахаром наста, пролесок, что еще покоится на мягкой подушке маминых зеленых объятий, и совсем скоро научится держать головку
Радуйтесь неведомым радостям, горюйте по чужим горестям, и они перестанут быть посторонними для вас.
Весна
Март был почти готов к встрече весны. Знакомый с её капризным нравом и привычкой никогда не приходить вовремя, он старался изо всех сил, чтобы, загляни эта ветреница хотя одним глазком, не могла бы уж передумать и не зайти. А там уж будет не оторвать взора от голубых глаз первоцветов, пробьётся юный пушок травы над влажными губами тропинок, и. да мало ли ещё на чём можно будет отдохнуть душой. Немного погодя зацветёт первый раз и ветренница6 Ну, а пока, чтобы было чем увлечь, март напёк пышных сочных снежных пирогов, украсил уцелевшими ягодами калины да рябины, и водрузил свечей ровно столько, сколь положено видеть юной деве на пироге ровно полторы дюжины.
Отыскав место многим, наполненным водой вазам следов на снегу, март не торопился расставлять в них цветы, ибо кто знает, какое настроение у этой весны, что любит именно она.
Ветер долго расчёсывал кудри леса, пристраивал позади драпировки разных оттенков от бледного до черничного, пока не остановился на самом простом и нежном, бело-голубом.
Что может быть прекраснее простоты? Рассудил март, и противореча себе сам, принялся спешно золотить локоны леса.
Впрочем, и, как водится, без скандала не обошлось. Птицы, те, которые стремились ярко прожить отведённое им время, развесив на ветвях запылившиеся слегка наряды, вознамерились встретить весну чуть ли не в маскарадных костюмах. А воробьи, словно в насмешку прочим, не имея ничего прозапас, устроили постирушку и купание на самом виду. Мокрые пёрышки плотно облепляли их тщедушные тела, а они ещё, по недомыслию или из озорства, пили ледяной снежный сок открытым горлом, чуть ли не наперегонки, не опасаясь простуды.
Март так старался, был осторожен и предусмотрителен, но разве он мог предположить, что весну не задержат подле пироги или чрезмерная услужливость. Весна, как любая приличная девушка, больше всего ценит искренность, и весёлая суета невзрачных воробышей, осунувшихся за зиму, но не потерявших веры в то, что обязательно придёт и к ним вешний день, именно то, что ей нужно.
Просто
День за окном совершенно некстати маялся в своём сером, щёгольском, с искрой снегопада костюме, столь неуместном в марте. Тому куда приличнее золотистые атласные накидки, с лёгким пушком измаранной опушки стаявшего почти сугроба. Весенний снег сладок, сахарные его пОры до порЫ белы, до полудня прозрачны, а дальше как пойдёт. Коли подует ветер на его разгорячённый лоб, да не отдавит никто хрупкий хрустальный башмачок в ночи, то и продержится до утра. А тогда и там, на тонкой ломкой слюде последнего льда, подле бледной от смущения голубки примутся кружиться и скользить плавно сизари7. Притомятся от усердия, прополощут прилично горло холодным весенним ветром, да так трогательно, нежно, что неловкий малыш невольно потянется пальчиком за ними:
Гули-гули! Гулит дитя в сторону красивых птиц, улыбаясь светло и беззубо.
Топни ножкой! Топни! Ни с того, не с сего станет подначивать ребёнка, ощерившись голыми дёснами бабка, а тот смотрит на неё и не понимает- зачем.
Иссечённый кроной леса небосвод глядится в сумерках так, будто бы некто недобрый, сжав в кулаке простой карандаш, изрисовал его нежный беззащитный листок. Без удовольствия и жалости, но с яростью, достойной иной минуты. Отмахнулись некогда от него, заняли на время, да не научили жалости, сочувствию чужому горю. И оказалось разорванным небо в клочья облаков, а в одном месте и вовсе зияет бездонная прореха луны, проливается через неё всё светлое, что ни на есть в округе Вот туда -то и обронил озорник свой простой карандаш, по ту сторону неба.