Отдельно должен сказать, папа, спасибо тебе, за то, что научил меня завязывать портянки, ибо я один из немногих во взводе, да и в роте кто остался целёхоньким!
Меня назначили командиром отделения.
Ротный у нас добрый, хотя бывает, строг, но мы на это не пеняем, ибо это не бывает без причин.
Взводный, откровенно говоря, нехороший Постоянно матерится.
Старшина у нас отличный! Добрейшей души человек, очень заботится о нас.
Живём мы хорошо, хотя ночью порой бывает сложно уснуть из-за отдельных товарищей. А так, вообще хорошие ребята, дружные
Скоро у нас будет Присяга станем настоящими военными!
Что ж, время не ждёт, надо идти.
Пишите о вас и ваших делах.
Всех обнимаю!
Ваш В.
07.1949.»
***
Наступил день принятия нами Присяги.
Мы все к нему тщательно готовились. Начищали бляхи ремней, как минимум до «пятого класса блеска», сапоги, форму, учили текст Присяги. Короче, готовились как артисты к представлению, хотя, если посмотреть на всю церемонию с определённой точки зрения, то это и было представление, только военное.
И вот, утро важнейшего для нас дня.
Всё по распорядку: подъём, зарядка, завтрак, строевые. Однако было во всех этих повседневных делах что-то необычное, особенное. Всё мы делали с каким-то непонятным удовольствием. Мы были взволнованы, как маленькие дети перед днём рождения. Даже воздух казался нам каким-то другим
Присяга была назначена на послеобеденное время.
Мы отобедали, пришли в казарму, ещё раз отгладили форму, взяли автоматы и построились.
Из своего кабинета-кладовой вышел Осипов в такой же, как мы форме, только на погонах были жёлтые лычки в виде буквы «Т». Увидев его, мы прямо вытянулись, как будто перед нами стоял генерал, а не старшина. На груди его светились боевые награды: медали за Москву, Сталинград, Будапешт, Германию и три ордена, точнее говоря, два из них были в одном ряду с медалями, а третий Отечественной войны второй степени, был справа, а над ним располагался жёлтый знак ранения. Надо отметить, что награды его висели с ювелирной точностью ровно, как будто колодка.
Ну, что, хлопчики, готовы? улыбаясь, спросил он.
Так точно! хором ответили мы.
В казарму вошёл Екименко в двубортном парадном кителе с золотыми нарукавными знаками, погонами и воротником. У него грудь не так светилась от наград, да и медали были повешены как-то небрежно, зато орден был прилажен хорошо и, надо признать, очень шёл ему.
Смирно! скомандовал старшина, и уже хотел было доложить о нашем построении, но лейтенант как-то засмущался и тихо сказал:
Вольно! Готовы?
Так точно!
Проведите осмотр и пойдём.
Есть!
Осипов прошёлся вдоль строя, сказал парочке человек поправить ремни и, дойдя до конца шеренги, любовно сказал:
Красавцы! Хоть картины пиши! Готово командир!
Ладно. Шагом марш! скомандовал лейтенант, и мы двинулись на плац, то и дело переглядываясь и посмеиваясь.
Пришли. Заняли наше место, к которому уже привыкли за время бесконечных, как нам казалось, репетиций.
Вскоре подошли и остальные взвода и сам ротный. Каждый взводный доложил ему о прибытии своего взвода и, когда все отрапортовали, он козырнул нам и поздоровался:
Здравствуйте, товарищи!
Здравия желаем, товарищ капитан!
Вольно! Чтобы так же здоровались с полковником!
Вскоре появился заместитель командира полка, тот самый, который нас тогда встречал подполковник Владимир Оксанов. Надо сказать, что он был единственным человеком в нашем полку полным кавалером «Отечественной войны».
Ротный доложил ему о построении нашем построении.
Затем мы стали ждать остальные роты и командира полка.
Вскоре, весь полк был собран. Оксанов, до этого стоявший посередине плаца словно статуя, скомандовал равнение налево, и перед строем прошла знамённая группа, нёсшая государственный флаг и красное знамя полка, на котором виднелась лента и сам орден Красного Знамени.
Когда «знамёнка» прошла, Оксанов строевым шагом двинулся докладывать о построении командиру полка полковнику Александру Воронцову. Он сделал пять шагов для приветствия нас. В парадной форме он казался монументом настолько красив он был в свете своих боевых наград, среди которых был и высший орден страны Ленина, но так же эффекта добавлял его высокий рост.