Плоды тунга чуть мельче кулака, сопревшие в кучах под дождём и снегом, зимой притаскивали в корзинках домой, вываливали эту вонь посреди комнаты, и вся семья с утра до ночи колупалась в этой грязи, вышелушивала из скорлупы зёрна величиной с голубиное яйцо.
Весь этот тяжкий труд детей какой-никакой доварок к маминому копеечному заработку. Надо ж и книжки купить. Надо ж и грешный зад прикрыть чем
С чаю приползали усталые уже в потёмочках.
Пока уберёмся с живностью (я часто помогал маме доить коз), пока то плюс сё мало ль всякой беготни по дому? уже полночь.
Вот и прикатило время садиться за уроки.
Тесная комнатка у нас на четверых была всегда одна. (А до войны, когда жив был отец, нас было пятеро.)
Сначала в бараках с плетёнными хворостом стенами, обмазанными глиной и побелёнными, потом в новом, в один этаж каменном доме. Всегда одна. Стульев у нас никогда не было. Их заменяла одна узкая самодельная лавка. Все тут же уже спят под сильной голой лампой. А ты готовишься к завтрашней школе. Не заметишь, как и сам уронишь голову на единственный он и обеденный, он и учебный, стол и мигом отрубился.
Мама проснётся и увидит, мягко шатнёт за плечо.
Иди, сынок, раздевайсь та ложись
А наичаще бывало так. Что подремал на раскрытом учебнике, то и весь твой сон. Мама качнёт за плечо. Ты вскочишь и быстрей раздеваться на бегу к койке. А она горько улыбается:
Не, сынок, тоби треба зовсим у другу сторону, и показывает на дверь: за окном уже разлило свет дня. Надо собиратысь у школу.
Школа для нас была всегда большим праздником.
И вовсе не потому, что там нам что-то клали в голову. Вовсе по другой причине. В школе мы могли за полдня хоть малехо отдышаться от домашней каторги.
И даже вздремнёшь когда на уроке всё отдохновение!
В школу я пошёл в девять лет без десяти дней.
Неграмотной маме нравилось слушать, как я усердно терзал букварь.[2]
Сама она училась в школе с месяц. По чернотропу бегала. А как похолодало, как пали снега в воронежском хуторке Собацком учёба и стань.
Не в чем было бегать в школу.
На троих у неё с братьями Петром и Егором метались в служках одни сапоги. Сапоги понадобились братьям.
Как-то мама готовила на плите вечерю.
В тот день я выучил уроки до её возвращения с чайной плантации, и мама попросила:
Почитай мне трошки.
Я раскрыл букварь и важно прокричал по слогам:
Бом-ба!
Неправильно! стукнула мама ложкой по кастрюле на плите. Бон ба!!! Ны! Ны посерёдушки воеводиха! А не твоя мыкалка мы!
Но в букварике «бомба»!
Ой да ну-у! Та шо они там у той Москви понимають!? Негодный твой букварь! Вкрай неправильный! Выкинь ото!
А уроки по чём делать?
Тогда не выкидывай.
И больше мама не спорила с учебниками.
Сижу я на уроке.
А голос учителя забивают жалобные плачи коз и козлят.
Я был самый младший в семье. Братики Гриша и Митя жалели меня, доверяли самое лёгкое пасти козлят и коз.
И я пас лет с четырёх и до окончания начальных классов.
После я делал всякую работу, что и они.
Но сейчас я был ответствен за козье пропитание. Пока я прохлаждался в школе, козки мои в плаче голодно покрикивали под крючком в сарае.
Всё звали меня.
Мы жили на пятом районе совхоза «Насакиральский».
А школа была в центре.
Туда четыре километра я шёл.
А назад уже бежал. Нигде не задерживался.
Добросовестный был я пастушок.
До самой ночи бродишь с табунком по кручам-оврагам, пока не раздуются мои рогатики как бочки. Идут назад, еле ноги переставляют. Ох-ох, ох-ох Тяжело-о
А у самой дороги зеленел чайный участок тёти Насти Сербиной, маминой товарки.
Как-то раз тётя Настя горестно посмотрела из-под зелёного пука чаинок в кулаке и говорит мне:
Что ж у тебя, пастух, козы с пастьбы еле бредут в голодухе? Смотри, бока позападали!
Вы не на те бока смотрите! кричу я чуть не плача. Вы что?.. Не знаете, что у коз один бок всегда немноженько пустой!? С ямочкой! Зато друго-ой!..
И круто заворачиваю стадушко.
Гоню назад мимо тёти Насти.
Смотрите! Смотрите! Те бока были неправильные! А эти Вот! Совсем полные-располные бочищи!
Теперь вижу. Полные. Гарно напас. Молодэць!
И я затих в гордости
После этого случая стал я стесняться тёти Насти.
Бывало, во всяк вечер, как гонишь мимо её участка стадо из лесу, угинаешь голову.