Будто бы вторя или подражая смоковницам, вспыхнули собственным цветом и оливы.
Филипп Араб зажмурил глаза: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»
Но стоило ему опять приподнять веки, как буйство весенних красок прекратилось словно ничего не было.
Неужели почудилось? Не сходит ли он с ума?
«Клянусь смоковницей и оливой, они цвели, как весной!» занервничал мужчина, заёрзав в седле и отрываясь своими пятками на жеребцовых боках.
Прищурился без толку: не было цветения.
Ещё раз тот же отрицательный результат. Хоть всю растительность в округе уничтожь!
Римский народ, как будто намекая на скорейшую сытную обильную пищу и зрелищное развлекательное шоу, никак не унимался:
Да здравствует император! Ave Caesar! Ave Augustus!
«Я на поле боя добыл диадему и пурпурный плащ. Легионы императором меня уже провозгласили. Теперь надо понудить к этому римский сенат. Вернее, тихим добрым словом убедить его членов в неизбежности произошедшего. Пряником! Впрочем, коли не убедятся, то, чего уж лукавить, и понудить. Кнутом! Бичом! Поркой! Упали отжались! А если не понудятся, то и повыгонять. Проветрить и почистить сей орган от затхлости, плесени, пыли, грязи и скверны языческой! Разжалую упрямцев эээ да хоть в рядовые легионеры, как это делаю со своими нерадивыми офицерами Да, собственно говоря, и куда эти родовитые мажоры-бездельники денутся?! Стоит мне явить им себя, возлюбят меня, как миленькие. У меня авторитет! И харизма ого-го какая! Кроме всего прочего, я же им всем только добра желаю! А от добра добра не ищут! Per aspera ad astra! Через тернии к звёздам! Sic itur ad astra! Таков к путь звёздам! Тернист, извилист и неказист»
Будучи уроженцем провицнии Аравия и обладая о внутренней жизни Рима и его верхушки лишь теоретическими познаниями, напитавшись сплетнями и слухами из уст советников, советников-наушников, просто наушников и наперсников разврата, в своих мыслях Филипп явно приукрашивал и переоценивал родовитость и мажористость нынешней плеяды сенаторского сословия. Даже коренные римляне в дцатом поколении стали как допотопный воспринимать тот период истории, когда один из сенаторов заявил: «Нога неиталийского варвара переступит порог римского Сената только через мой труп!» Пришлось ли первому сенатору-этническому неофиту перешагнуть чьё-либо мёртвое туловище, осталось вне скрижалей и вне анналов истории за её рамками. Однако сейчас бывших варваров и их потомков в сенате было достаточно.
*****
Сенат, в стародавние времена действительно патрицианский (чуть позже нобилитетский) и действовавший прежде как закрытый элитарный клуб, каждое новое столетие уже даже в свой республиканский период неоднократно разбавлялся пришельцами: провинциалами из италийских муниципиев и новыми гражданами из числа романизированных граждан особо в карьерном смысле активничали лохматые галлы и испанцы разных этнических групп. С момента реформ Юлия Цезаря и Октавиана Августа в сенат опять вплеснулись десятки крупных прибоев и мелких волн: не только самих италиков, но и выходцев с Запада, Севера и Востока империи. Вон откуда чужие водыдобивали!
Вот, к примеру, династия императоров Флавиев шибко полюбила назначать сенаторами провинциальных выскочек, безродных (с точки зрения консервативного Рима), но порой сказочно богатых лимитчиков через них легче было как манипулировать древним державным институтом, так и управлять захваченными территориями. Род Антонинов от Флавиев не отставал: уже к концу правления этой династии уроженцы варварских ранее регионов составляли больше половины от числа всех римских сенаторов. Причём, росла в основном доля тех, кто прибыл с восточных провинций: не только из культурной Эллады или с воинственной Македонии, но и из азиатской Сирии и африканского Египта. Пятидесяти лет не прошло, как романизированные выходцы «откуда попало» стали преобладать даже над сенаторами-италиками (не говоря уж о коренных римлянах-горожанах). Лишь уроженцев Аравийского полуострова в сенат до сих пор не просачивалось. Ни единого!
«А надо бы! подумал Филипп. Пробил час! Пора искоренить дискриминацию! Для начала араб-император, а потом и все сенаторы маврами заделаются! Сами попросятся в моё семя эээ племя! По доброй воле сменят этническую окраску. Не ориентацию же!»