По-моему не хватает ананасов. Улыбнулся Борис. Они тут же были принесены. Ошалевший Ремизов смотрел за этой сценой и наблюдал, что его друг жив. Савинков, казалось, подмигнул ему, и слегка пьяный философ вышел прочь из ресторана. Борис Савинков разрезал принесённый большой ананас, и запивал его шампанским это был вечер в раю.
ПЕТРОГРАД
Революционный Петроград. Какое это было ужасное зрелище. Россия была в агонии, и, самое страшное, что все прекрасно понимали, что спасти её невозможно. Солдаты бросали оружие, убивали офицеров, грабили магазины и похищали продавщиц. Россия предавалась анархии. Казалось, что все силы были брошены на разрушение, но казалось бы, не все хотели полной разрухи. Кто-то из англичан писал, что "где это видано, чтобы террорист пытался спасти страну от гибели?" и он был прав. Вся власть была готова сосредоточиться в руках одного человека Бориса Викторовича Савинкова, бывшего члена партии эсеров (его выгнали оттуда за то, что он издал роман "Конь Блед") и руководителя БО, которая раньше так запросто решала судьбы людей. Теперь на человека, который ранее внушал страх и ужас, с надеждой стала смотреть вся страна. И даже за рубежом, что он один способен остановить развал и крах Российской империи. На деле Борис Викторович был ранее и сотрудником полиции так называемой, "охранки", то есть III охранного отделения и находился под началом сыщика Путилина и Евно Фишелевича Азефа.
Борис Савинков, комиссар Временного правительства, сидел в гостях у своих друзей Мережковских -дражайших "августейших супругов" З.Н. и Д.С., и пил чай. Аромат чая всегда согревает душу и подталкивает к позитивным мыслям, хотя везде был один сплошной негатив. Был поздний летний июльский вечер. Дмитрий Сергеевич, автор романов, некогда не прошедших полицейский надзор "Павел I" и "Александр I", но написанных очень шикарным, тем не менее слогом, что зачитывались даже цензоры, сокрушаясь, жалели о том, что такие шедевры нельзя не пропускать, открыл окно и стал вглядываться в темноту.
Савинков посмотрел в бездонные нежно-голубые глаза Зинаиды Николаевны и крепко сжал её горячие руки. Губы женщины дрогнули. Она поняла, что дела обстоят тревожно. После неудачной попытки июльского мятежа, всё было неспокойным, зыбким, и казалось, что здание, с таким трудом отстроенное после падения Николая, вот-вот рухнет только потому, что его недостаточно хорошо построили.
Что-то в правительстве? Спросила Зинаида Николаевна.
Хуже. Ответил Савинков. Ты простишь меня, если мы вынуждены
будем расстаться?
Она побледнела. Он понял: не простит. И тогда мягко, старательно, стараясь не задевать чувств Гиппиус, начал:
России нужен лидер, сильный лидер, иначе она впадёт в анархию. Мы все надеемся на Керенского. Но моё терпение в итоге лопнуло. Этот адвокат ничего не желает знать. Приходишь к нему, молишь о действиях, и в итоге видишь чуть ли не слёзы в глазах аки баба, и истерику. Женскую истерику, которая не дозволительна мужчинам и, тем более, что правителям. В июле большевики уже пытались смести его со всем правительством вместе взятым. Ему мало? Или он надеется, что его сметут? Тогда. конечно, совесть его будет чиста, и в мемуарах он напишет, что все кругом виноваты, кроме него
Гиппиус молча слушала, стараясь понять, к чему он клонит. Между тем, Савинков открыл чемодан, и достал оттуда записку, и протянул ей.
Читайте он отвернулся, пока она не прочитала всё.
Диктатура? Смертная казнь за дезертирство? В ужасе воскликнула Гиппиус. Мережковский закрыл окно, сплюнул, и вышел.
И Вы на это решитесь?
В Савинкове женщин всегда привлекала его жёсткая решительность, и умение идти на риск, и кружило женщинам головы и зажигало сердца.
Даже в такие сложные жизненные ситуации паразит Савинков этим пользовался. Желая покорить Гиппиус окончательно, и сам испытывая чувство лёгкой влюблённости, опьянённый от красоты рыжих кудрей, Борис сел в полоборота, легко и полутеатрально, так чтобы на него едва падал свет от электрической лампочки в слегка освещённой комнате- гостиной, и приобрёл весьма трагическую маску и мистическую позу.
Выдержав нужную паузу, Борис понизил голос на полтона, и трагически заговорил:
Ради России я готов пойти на что угодно.
Он снова посмотрел ей в глаза. Она схватила его за руку, и поцеловала в губы. Над ними нависла мрачная ночь, которая скрыла все порывы