Любой мужчина, по неосторожности вышедший среди бела дня погулять, рисковал быть обстрелянным снежками, а в случае поимки даже получить взбучку – будь он даже скальд или могучий охотник.
А попасть под обстрел женщин Снежного клана было испытанием далеко не шуточным. Швыряли они снежки из-за головы, неумело – это верно, но зато их мускулы были тверды как сталь, благодаря постоянной колке дров, обрубке сучьев и мятью кож, даже таких жестких, как кожа снежного бегемота. Кроме того, они иногда предварительно обливали снежки водой и замораживали.
Жилистые, задубевшие от холодов мужчины сносили все это необычайно достойно, вышагивали, словно короли, разряженные в издалека заметные черные, коричневатые или окрашенные во все цвета радуги парадные шубы, пили мертвецки, но зато втихомолку и не хуже илтхмарцев торговали янтарем, серой амброй, видимыми лишь ночью снежными алмазами, блестящими мехами и снежными травами, получая взамен ткани, пряности, вороненое железо, мед, восковые свечи, порох для фейерверков, с ревом сгоравший разноцветным огнем, и другие прелести цивилизованного юга. И все же мужчины старались держаться группками, поскольку многие уже шмыгали носами.
Нет, против торговли женщины не возражали. Их мужчины торговали вполне успешно, и они, то есть женщины, были тут главной заинтересованной стороной. Женщины предпочитали этот род деятельности пиратским набегам, в которые пускались время от времени их здоровяки, удаляясь вдоль восточного побережья Крайнего моря за пределы их женской досягаемости и даже, как порою опасались достойные жены, вырываясь из-под действия их могучего колдовства. Мерзлый Стан был самой южной точкой, до которой когда-либо добирался Снежный клан, проводивший большую часть жизни на Стылых Пустошах, в отрогах Великаньего плоскогорья и расположенный еще севернее гряды Бренных Останков, и таким образом это зимнее становище давало единственную возможность в году поторговать с предприимчивыми минголами, сархеенмарцами, ланкмарцами, а порой и с каким-нибудь замотанным одеждами по самые глаза жителем восточной пустыни в громадном тюрбане и чудовищных размеров перчатках и сапогах.
Не возражали женщины и против бражничанья. Их мужья всегда были не дураки хлебнуть медку, эля и даже местного самогона из снежной картошки, гораздо более крепкого, чем все вина и прочие напитки, которые могли предложить им торговцы.
Нет, Снежные женщины ярились и ежегодно затевали холодную войну, безо всякого удержу применяя физическое и магическое насилие, из-за театрального представления, отважные участники которого с потрескавшимися лицами и заледеневшими конечностями, дрожащие от холода, но с сердцами, учащенно бившимися в предвкушении легкого северного золота и заводной до неистовства публики, всегда приезжали на север вместе с торговцами. Для этого кощунственного и непотребного спектакля мужчины предоставляли Зал Богов (последних, впрочем, это ничуть не смущало) и не пускали на него женщин и подростков; занятые в представлении лицедеи по мнению женщин были или грязные старикашки, или еще более грязные, тощие девки с юга, распущенные, как шнуровки их скудных одеяний, когда таковые вообще присутствовали. Снежным женщинам не приходило в голову, что грязная, голая, тощая девка, вся лиловая от гулявших в Зале Богов ледяных сквозняков, вряд ли может стать предметом вожделения, не говоря уж о том, что артистки постоянно рисковали отморозить себе что-нибудь.