Пришло время завтрака, а я так и стоял, разглядывая трость Ыркана, в надежде, что она сейчас все же заблестит золотом.
Что, хорош?! прервал мои затянувшиеся размышления устроившийся рядом Арта.
Что-то слишком хорош промямлил я.
Я скрепя зубами и слегка содрогаясь смог оторвать взгляд от белоснежного изваяния, чтобы взглянуть на друга. Он уже будто забыл о моем присутствии, и как под душманом стоял, уставившись на Ыркана. Нездорово поблескивающие глаза горели странным вожделением и мышцы лица начали медленно слабеть, отпуская челюсть в свободное падение.
Арта Ты как себя чувствуешь?
Друг не ответил, а я сообразил, что буквально минуту назад, точно также стоял, трясясь в блаженном экстазе от одного вида правителя. И узрел, что стороны это выглядит крайне мерзко!
Площадь быстро заполнялась народом, и я наблюдал, как оживленная беседа внезапно прерывается силой поклонения великому. Мне стало так жутко, что я боялся взглядом задеть хоть божественный мизинец или локон.
Вся деревня столпилась на площади, и плечом к плечу счастливо встречала новый день пялясь на статую, кого-то очень не похожего на нас
Мы стояли в тишине, изредка прерываемой вздохами, ахами и шелестом воды из бочек. Кухарки продолжали очищать тарелки, будто, не замечая всеобщего настроя на молитву. Я аккуратно протиснулся спиной подальше к краю, но судя по всему мог сделать это выкрикивая задорную песню и пританцовывая, никто бы и ухом не повел.
Я отошел к частоколу и медленно побрел в сторону своей хижины, боясь оторвать взгляд от земли. Я знал эту дорогу как своих четыре пальца и мог добраться домой даже с закрытыми глазами. Меня тошнило. Солнце уже зашло высоко над нами, тени елей умостились у корней, позволяя всем соседям получить свою дозу тепла.
Моя скромная каморка приняла приятной прохладой. У меня было странное ощущение, что я здесь если не впервые, то бываю очень редко. Я знал каждую доску на стене, каждую дырку на шторе, большинство из которых проделал сам, карандашом, когда не хотел учить письмо под маминым контролем.
Никто из наших не учился, из-за чего в детстве я пропустил добрую часть веселья и после смерти матери с трудом влился в коллектив. Я не унаследовал ее бледность, так же как и любовь к науке. Лет в пятнадцать ей почти удалось меня заинтересовать, тогда мы приступили к изучению растительности и в единственной нашей книге с красиво выведенным названием «Энциклопедия», я наткнулся на картинку Гиднеллум Пека, или если проще, Кровавый зуб, что по сути просто гриб. Очень красивый гриб. Он напоминал свежеприготовленную печень в муцине, и на вкус казался очень похожим. Я три года потратил на его поиски, в надежде, что он сможет хоть немного заменить мне праздничный деликатес, но так и не нашел. После этого я попытался применить полученные знания в чем-нибудь еще. Я искал всевозможные виды изученных растений, пытался поразить ровесников умением читать и писать. Когда выяснилось, что мать научила меня считать, я думал мои дни сочтены, и меня закроют на продовольственном складе на всю жизнь, чтобы я мог «предсказывать»: хватит ли нам запасов на месяц или нужно срочно отправлять сборщиков. Но меня выперли оттуда, когда полугодовой запас червей растворился за неделю.
Да и для подобной ответственной работы у нас были жрецы. Они всегда вели переговоры с соседями, обменивали товары и устраивали нам просветительские мессы. Я с того момента старался не демонстрировать свои умения, которые меня больше позорили, чем возвышали. И бесполезность полученных знаний я познал уже в шестнадцать, когда матери не стало.
С того времени ничего в нашей хижине не изменилось. Только добавилось пару тройку слоев пыли. Я с шумом сел на скрипучую койку, стоящую в углу, и попытался расслабиться после тяжелой ночки. Но спать не хотелось. Ни усталости, ни голода, я не чувствовал вообще ничего. Тупо глядя в стену и на затейливо кружащие снежинки пыли, я невольно задумался, чем можно заняться. Но не смог вспомнить ничего, что бы делал в свободное время. Было такое чувство, что я вообще впервые стал по-настоящему свободным.
Глава 2
Я, как ошпаренный вскочил с койки, с отчетливым чувством жамевю. Секира в руках, барабаны гремят, кажется, подобное было пару часов назад, но я стоял как вкопанный, рассматривая свое отражение в отблесках подсвечиваемого факелами окна, а не несся навстречу не пойми, чему.