Железные ворота и калитка были заперты изнутри на висячие замки и ни единого человека вокруг. Только где-то в глубине огороженной части парка тревожно лаяла собака.
Тут есть еще одна калитка, вспомнила Роксана и решительно направилась вдоль изгороди. Черный ход Но как? Почему пожар? Отчего?
От огня, обронил Сколот. Который на полотнах как живой
Только что сиявшее от радости, лицо ее превратилось в гипсовую маску, и от этого еще ярче стала зелень глаз.
Скорее всего, серьезно произнесла она. Самовозгорание
Калитка оказалась не запертой, однако на территорию их не пустил внезапно возникший из кустов парень с бейсбольной битой.
Музей закрыт! предупредил он. Поворачивайте!
Неужели картины сгорели? спросила Роксана.
Картины украли, был ответ. Здание подожгли и землю продали.
А можно посмотреть?
Здесь ничего нет. Парень угрожающе поиграл битой. На что посмотреть?
Тогда что вы здесь охраняете?
Место! Здесь особое место силы.
Из кустов явился еще один юный мо́лодец с бородкой и деревянной булавой. Роксана потянула Сколота прочь.
Опоздали Но твои песни и правда похожи на его картины!
Мне до сих пор кажется, тут везде была война, неожиданно для себя признался Сколот. И люди живут как после войны, после голода. Копошатся в развалинах Одежды яркие, а лица серые, как на пепелище. А я отсутствовал всего одиннадцать лет
Где же ты был? чего-то испугалась она. Где, Алеша?
На учебе, буркнул он, опасаясь, что сейчас опять последует обвал вопросов.
Ничего, я найду альбом с репродукциями, вдруг слегка вдохновилась Роксана, и покажу тебе. Хочется, чтоб ты сам увидел и убедился, как похоже!
* * *После неудачной поездки в музей художника Роксана несколько дней не давала о себе знать, даже шагов наверху не было слышно. Сколот решил куда-то уехала, и, намаявшись от домашнего безделья, вновь водрузил под вытяжку тигельную печь, разложил на полках свои алхимические вещества и принялся плавить заработанные в переходе монеты. В принципе на это годилось любое железо, однако он из символических соображений использовал только деньги. Когда монетная сталь превращалась в драгоценные металлы, он отливал те же монеты, только уже золотые и серебряные, после чего запускал их в оборот, покупая в палатках пирожки и минеральную воду.
Сначала это было не просто спасением от грядущей участи юродивого неким технологическим вызовом чуждому миру, в коем он жил. Сколот наивно полагал, что его фальшивомонетничество наконец-то обнаружат, например банки и коллекционеры, поэтому покупал нумизматические журналы и смотрел по телевизору криминальные новости. Однако две сотни пятирублевиков и полтинников, запущенных в кошельки и инкассаторские сумки, словно растворились среди стальных монет. Люди носили в карманах серебро с золотом, совершенно не подозревая о том, опять покупали на них пирожки с водой, и это лишний раз доказывало формальность и бессмысленность денег, но ничего более.
Технологического вызова не получилось, и Сколота осенила другая мысль: он стал отливать из серебра и золота причудливые гребни-венцы по собственным эскизам и в самодельных формах. Сначала он лепил свои изделия из воска, всякий раз придумывая новые орнаменты для венчика, выглаживал и зачищал каждый завиток узора и зубчик, после чего выставлял макет в опоку, используя обыкновенную кастрюлю. Не менее сложно было приготовить высокотемпературную гипсовую смесь, которой потом заливалась восковая модель и проходила через вибростол включенную стиральную машину. Когда раствор застывал, Сколот выжигал воск, промывал форму специальным раствором и лишь потом разогревал ее и заливал серебром, осаживая его с помощью центрифуги, сделанной из велотренажера. Это его ювелирное производство было самодеятельным, древним и кропотливым, однако доставляло истинную радость, когда, разбив форму, он извлекал изогнутый, для женской головки, гребень и делал окончательную доводку, шлифовку и покрытие никелем или томпаком, снятым с монет. Поэтому на глаз определить, из чего они изготовлены, было невозможно, тем паче неопытному человеку разве что на вес.
За все время он отлил всего один золотой венец и спрятал его на виду, забросив в шкафчик ванной комнаты, где валялись хозяйские расчески, бигуди, сломанные плойки и прочий хлам. А серебряные раздаривал избранным из толпы женщинам тем, которые взирали на певца открыто и прямо, с нескрываемым восторгом и при этом носили длинные, не знавшие ножниц, волосы. «Безделушка! уверял он, венчая гребнем голову слушательницы. Китайцы делают. Приходи еще!»