Если забраться в дом на дереве и выглянуть за окно, то при хорошей погоде оттуда можно увидеть гряду бернских Альп с их знаменитыми вершинами Эйгер, Мёнх и Юнгфрау. В зависимости от погоды они могли быть разными: далекими или близкими, четкими или размытыми, оранжевыми или розовыми, подсвеченными вечерним солнцем или стальными, словно кристаллы льда, образовавшиеся на утреннем холодке.
С этого ракурса дом Анны-Мари выглядел каким-то естественным каменным склоном, расчерченным на искусственные горизонтальные ярусы. И только отсюда, из дома на дереве, и получалось понять замысел архитектора, решившего в центре рационально продуманного пространства с его велосипедными дорожками и рекреационными зонами возвести дом, перекликающийся с земной поверхностью и тут же, отталкиваясь от нее, уходящий вверх дикой силой воображения, воплощенной в строгих упорядоченных линиях строительного проекта.
Окна квартиры Анны-мари выходили к межрегиональной скоростной автотрассе, а потом еще дальше, к ферме, где сеяли маис и разводили перуанских лам. За фермой виднелся лес, уходящий в голубое дрожащее марево пологих холмов. Добраться до апартаментов Анны-Мари и сейчас можно на лифте «Шиндлер», а можно и по лестнице, осторожно наступая на отполированные мраморные ступени. Около дверей соседских квартир иногда стояли кроссовки или горные ботинки, выпачканные засохшей грязью, иногда пустой рюкзак или полные сумки из супермаркета.
На пятом этаже в кадке росло лимонное дерево, рядом на полу лежал на боку расправленный зонт с геометрическими узорами. В воздухе витал запах стирального порошка, иногда откуда-то долетали приглушенные гудки машин, голоса птиц или неумелые клавишные аккорды. Уже гораздо позже Андреас подумал, что он почему-то так и не удосужился спросить Анну-Мари, как это жить в доме, спроектированном отцом. Не напоминают ли ей эти апартаменты (за которые, кстати, Анне-Мари не приходилось платить ни гроша, поскольку принадлежали они архитектурной фирме ее родителей) темное лоно, из которого всякий человек стремится вырваться на ослепительный свет мира, туда, где рано или поздно приходится расплачиваться за все?
Скорее всего, Андреас не задал этот глупый вопрос, потому что инстинктивно он понимал, что аллюзии на преждевременные или, наоборот, серьезно припоздавшие роды, не вызвали бы у Анны-Мари ничего, кроме презрительной усмешки, так как если чего она и не любила, так это всякого рода притянутые за уши символы, а особенно в стиле превратно истолкованного фрейдизма.
На ее двери висел оставшийся с рождественских праздников засохший хвойный венок с ленточками и потрескавшимися колокольчиками из разноцветного стекла. Прихожая была у Анны-Мари маленькая, выложенная серыми каменными плитами, справа виднелась небольшая вешалка, в недрах которой скрывалось испуганное зеркало. Потом начинался коридор и тут же он завершался неожиданно просторной кухней. Направо совмещенный санузел, налево спальня, она же гостиная.
Из обстановки имелись раскладная икеевская кушетка, старый массивный рабочий стол с принтером и здоровенным компьютером «Эппл», на заснувшем экране которого разноцветные молнии задумчиво рисовали замысловатые узоры. В дальнем углу спальной комнаты были видны гладильная доска, напольная лампа, неуклюжий тренажер-велосипед и сабельный резак для бумаги.
Окно без занавесок прикрыто опущенными снаружи жалюзи. Сквозь них в комнату проникал рассеянный солнечный свет, падавший рваными пятнами на фотоработы, рядами разложенные на полу в гостиной, в коридоре, даже на кухне. Они образовывали замысловатые линии смутного еще сюжета.
* * *
Анна-Мари хотела стать великим фотографом. Ее настроение менялось иногда очень резко. Она то безмерно страдала и говорила, что таким бездарям, как она, нечего делать в искусстве, то ее обуревала жажда свершений, и она была уверена в том, что наследие Анри Картье-Брессона, которого она боготворила, находится в ее надежных руках. Помочь ей Андреас ничем не мог он мог только поддержать ее личным присутствием. Поэтому если она его просила об этом, то он всегда ездил с ней по скучным вернисажам и выставкам. Анна-Мари говорила, что у нас есть время и что на машине мы в любом случае доберемся вовремя. И она всякий раз оказывалась права: они всегда точно успевали к назначенному сроку.