Послушайте! - Он улыбнулся. - Вы не можете расслышать даже собственного шарканья. Звук неудачная шутка всего на миг... Или наоборот, мы сами для нее слишком непробиваемы. Давайте же! Время - дорогой товар.
Он повернулся, и Ван Дайн последовал за ним вон из здания.
Смуглолицый считал, видимо, что открывать дверь нет необходимости: слишком долго. Он взял Ван Дайна за руку и сделал что-то со своей сумкой. Они поднялись в воздух.
Несколькими минутами позднее они присели отдохнуть на крышу здания.
Здесь незнакомец обернулся и жестом указал на Ист-ривер, кусок мутного стекла, и на затуманенное небо, мраморное, - пряди дыма лежали на нем, как вздувшаяся рыба на отмели.
- Вот оно. И там... - Он взял Ван Дайна под руку и повел на другой конец крыши. - Город...
Ван Дайн огляделся, скользнув взглядом по городу, тихому, где неподвижные автомобили лежали, приникнув к морскому дну своими выхлопными трубами, - скучные, надежные с виду, с флагштоками, гидрантами, рядом с кустами, подписями, мотками провода, световыми столбами; с травой, несколькими деревьями и бродячим котом все это составляло единство. Он смотрел вверх, на темные тучи, вниз, на освещенное место и тени на тусклых поверхностях машин.
- Что именно я должен, согласно вашему желанию, увидеть?
- Осквернение, - ответил собеседник.
- Я хорошо сознаю его суть - особенно сегодня.
- ...И мощь, и красота...
- Не могу отрицать.
- Решение, настоять на принятии которого вы хотели... Как вы думаете, каковы его реальные шансы?
- Все надеются, что голосование будет закрытым.
Смуглолицый незнакомец кивнул.
- Но что несет решение по существу? - спросил он. - Этот текст окажет некоторое давление на другие нации, не предлагая им стать участниками нескольких уже существующих договоров, целью которых является ограничение загрязнения морей и атмосферы. Каждый в принципе согласен с тем, что миру надлежит быть чистым, хотя существует жестокое противодействие предложенным мерам.
- Которое тоже можно понять. Благоденствующие могущественные нации мощью своей, своим здоровьем, уровнем жизни обязаны другим, эксплуатируемым народам, - сказал Ван Дайн, - их-то теперь и призывают к воздержанию, причем призыв звучит как раз в тот момент, когда те, другие, выходят на уровень, позволяющий им дать себе волю в инициативах иного рода и снять урожай сходных выгод. Поэтому подозревать нас в плутовстве, воспринимать наши предложения как результат заговора неоколониалистов и воздерживаться от участия в нем с их стороны просто проявление человечности.
- Просто проявление человечности, - откликнулся собеседник. - Вот в чем, к несчастью, проблема, - и гораздо более широкая проблема, чем вы, возможно, представляете. Я ужасно уважаю вас, доктор Ван Дайн, и поэтому решил потратить время на то, чтобы объяснить вам, что на самом деле означает это слово. Человечность. Вы думаете, Ликей и остальные были правы, полагая, что именно Восточная Африка оказалась немного гуманней, оттого и далась первой им во власть и была допущена к рычагам гуманного бизнеса?
- Вполне возможно. Знать наверняка мы никогда не будем, но речь идет об очевидности...
- Я избавлю вас от сомнений. Отвечать следует однозначно - да.
Тогда-то им и удалось это сделать. Но в том, что произошло, они не обошлись без чужой помощи - и тогда, и в другие переломные моменты, гораздо раньше, очень давно.
- Не понимаю.