Когда-нибудь твои крайности доведут тебя до могилы.
Так мы не о еде, что ли говорим?
Я с удовольствием поговорю о еде, если желаешь
Я не конкретно о какой-то булочке говорю в целом. Беда не в том, что человечество скоро превратится в аккуратно сваленных колобочков, проблема такова, что еда возомнила о себе больше чем ей полагалось. Слово «кушанье» могло и не появиться в нашем диалекте, не будь еда чем-нибудь большим энергии для человека. Пища начинает забивать уже не животы, она проникает повсюду, возможно, скоро не останется места и для тебя.
Может ты прав, а может такой сам по себе и тебе так удобнее рассуждать, у тебя нет средств для того чтобы испытать обе стороны. Что если энергия пищи и дает нам жизнь в полном объеме, и именно так мы можем ощутит в ней себя?
Будь я уверен в правоте твоих слов, мистер Вульф, уж, наверное, мы бы осуществили твою идею. Сложный ответ всегда кажется вернее, вот почему мы все еще не набили себе животы и не занялись сладким сном. Поедим еще, не к спеху.
Рисунок седьмой (надеюсь я тебе не надоел). Глава седьмая.
Облака вот вот навалятся на меня, они уже совсем близко, вытяни руку, прикоснись и они укроют тебя. У самого края облака, я остановился, переводя дух, и уже легкая дымка едва не отделившаяся от большого кома щекочет мой нос. Я иду сквозь облако, кругом маленькие частички воздуха вперемешку с водой будто разделяют мир на пиксели. Идти сквозь облако тяжело, натужно, но мне-то надо узнать, что за ними. Покрываясь зыбкой изморозью, ты будто и сам переходишь в состояние частиц, разлетаясь на мелкие доли, словно испаряясь.
Навалившись к стене, сидя на полу в полной безмятежности, я чешу ухо мистера Вульфа. Наверное, как просыпаясь, можно почувствовать, что перебрался в другой мир, где не действует та магия, что еще секунду назад в тебе была. Реальность ли это? Попробуй, угонись за ней, чем чаще я выпадал из нее, тем призрачнее становилась грань. Нет, я пока еще не сумасшедший, но возможно когда-нибудь моя фантазия доведет меня. Нужно сопротивляться, необходимо быть собой, верить в то, во что всегда верил и постараться быть идеалистом. Осознать свое сумасшествие не сложно, страх бережет тебя, и ты это понимаешь, как боль, как опасность.
За окном ярко светит солнце, и его лучи озаряют весь дом. Мы только позавтракали с мистером Вульфом и разошлись по своим делам. Я сел читать книжку, а мистер Вульф растянулся вдоль широкого лучика света, лежавшего на полу гостиной. В руках у меня был Конан Дойл, конечно же его знаменитый «Шерлок Холмс», то и дело переносящий меня в различные закоулки Лондона. Подчас мне уже не столько нравилось само действие детектива, как описание места в коем происходило действо. Над городом плывет серая дымка, испарины появляются на каменных домиках Викторианской эпохи, гулко мчатся лошадиные повозки по мостовой, мальчишка горланит с кипой газет, вот уже во всей суете находится место и для меня. Я стою как-нибудь с краю, едва ли мелькая в картинке, лишь у моста в преддверии Темзы маячит мой силуэт.
Рисунок восьмой (еще и еще). Глава восемь.
Пой вечно, на небе кричи
Глянь на душу больно
Лежат кирпичи
Пой вечно как вольно
Дыши и не больно
Рождается эхо в тиши
Слышишь ?! я понял все сразу и закричал во весь голос, уже и не столько в надежде, как просто включая логику мысли. Я сам себя слышу, вовсе уже и не в голове, мой голос вырвался наружу. Я понял это, как только перестал думать о сказанном, а вернее спетом, ведь когда поешь, слова идут сами собой. Если меня можно услышать, наверное, кто-то должен слушать. Я стал кричать, теперь уже не видя света, во мраке облака, веря в то, что здесь не один.
Мы с тобой очень даже похожи, а? я обращался к мистеру Вульфу, ты согласен или просто не говоришь? снова спросил я.
Ты хочешь спросить меня на счет Хемингуэя? мистер Вульф уже не лежал на полу, а сидел с важным видом в кресле, держа трубку в одной из своих лохматых лап.
Причем здесь Хемингуэй? Я вообще его не упоминал, немного хмурясь, ответил я. Вопрос мне показался совершенно неуместным.