Старогуева, 00:02
К моменту приезда печатников2 на Старогуева дождь почти закончился, но небо по-прежнему заволакивали хмурящиеся тучи.
Поднявшись по ступенькам на крыльцо трехэтажного дома, выстроенного в прошлом веке, Кощин отступил на шаг к кованым перилам, зажег папиросу, поддавшись старой привычке. Его спутница Лапкина Мария Александровна осталась стоять внизу, наблюдая, как двое крепких жандармов силой усаживают в дилижанс подозреваемых одного за другим.
Что скажете, Мария Александровна?
По поводу?
По поводу всего происходящего.
Девушка безразлично пожала плечами. Но потом все-таки ответила на вопрос старшего коллеги:
Я бы попросила вас не задавать мне вопросов, Ермак Васильевич, на которые я не в силах ответить, или те, где ответ очевиден. Мария поднялась на крыльцо, с достоинством выдержав затянувшуюся паузу.
Это был далеко не первый оперативный выезд за время ее работы в Бюро. Она часто отправлялась в составе бригад на новые объекты, сдаваемые в эксплуатацию, проверяла правильность и качество нанесенных печатей и их пути сообщения. Консультировала молодых специалистов, а так же следила за работой младших сотрудников, в Бюро называемых адептами. Но сегодняшний вечер, вне всякого сомнения, был особенным. Поздним вечером, около десяти часов, к ней прибыл курьер со срочной телеграммой от Виктора Анатольевича Старомых начальника четвертого отделения. Он просил забрать профессора Кощина и отвезти его по указанному здесь же адресу. Стоило ли говорить, что Мария восприняла это как дар небес?
Идемте же, проговорил Кощин, затушив папиросу, время не ждет.
И они пошли. Темная лестница, кое-где подсвеченная голубым огоньком газовых рожков; грязь, мусор и хлам под ногами и на площадках между этажами, оцарапанные двери с сорванными обноличниками. Тихий, почти шепчущий говор младшего персонала, звонкие, скатывающиеся до истерики возгласы и нарочито требовательный баритон, разносившийся на верхней площадке.
Бурьйин, Николай Степанович, уж кого-кого, а вас я тут совершенно не ожидал увидеть.
Как и я вас, мой дорогой друг! они по-дружески обнялись, после чего жандарм между делом добавил: Вы не первый, кого мне довелось повстречать из старых знакомых за последние дни. Однако не уверен, к добру это или к худу.
Бурьйин походил больше на некоего бульдога или, вернее сказать, на буйвола в форменном костюме городской жандармерии. Широкий, казалось, неповоротливый, с тараканьими усами, задранными кверху, и глазами филина. Одетый с иголочки, капитан жандармов являл собой пример для каждого, кто служил под его началом, и не только для оных.
Кто-то из наших уже прибыл?
Ага! Небезызвестный вам Адам Келли старший печатник третьего отделения.
Хорошо. Кощин, кажется, улыбнулся, стянув с головы шляпу, вошел в помещение, которое при всем желании трудно было назвать домом. Сор, хлам и грязь валялись здесь повсюду, еще в большем количестве, чем на лестничном марше. Разбитые стекла межкомнатных дверей опасно сверкали в пазах, зажатые штапиками, и на непокрытом ковровыми дорожками полу. Смрад гниющих отходов забирался в ноздри, вызывая тошноту, а виды, представившиеся взору, вызывали отвращение наравне с брезгливостью.
Я думаю, вам стоит обождать здесь, Мария Александровна, проговорил Кощин. Но Мария уже направилась к комнате с прикрытой наполовину дверью, откуда доносился требовательный и вместе с тем успокаивающий голос.
Да, скорее всего, ей следовало прислушаться к совету старшего коллеги, больше того наставника. Однако желание проявить себя было сильнее. Она желала показать, что способна на большее, чем проверка печатей и перебирание бумаг в офисе.
Вам стоило быть осмотрительней, мой юный друг! с легким, едва улавливаемым ирландским акцентом в голосе, поучал младшего сотрудника Келли. Печати видимы отнюдь не всем, и далеко не сразу! Об этом вы должны, обязаны знать и помнить. В конце концов, от этого может зависеть ваша собственная жизнь и жизнь ваших товарищей!
Да, сер.
Печати действительно видит далеко не каждый печатник или допустим магистр3, особенно если их хорошенько замаскировали. Однако тут, в этом конкретном случае, Мария была целиком и полностью на стороне Адама Келли. Оплошность одного это всегда или почти всегда ошибка другого, все взаимосвязано. В мире предостаточно мятежных печатников, которых что-либо не устроило в самой организации или в миропорядке! Кроме того, достаточно и тех, кого называют самородками или же искаженными4. От последних бед, как правило, гораздо больше, чем от мятежников, и неосторожность может привести к весьма печальным последствиям.