Всё рифмуется - Галина Маркус страница 5.

Вот такой вот вариант жизни-рая:
еду я, смотрю в окошко трамвая.
Не болит. И ничего не тревожит
(вы со мною, разумеется, тоже).
Мы листаем потихоньку пейзажи,
небо к вечеру становится краше.
Заливает весь трамвай теплым светом.
Проезжаем мы весну, осень, лето
Проезжаем, не спеша, клены, замки,
деревенские дома и полянки,
небоскребы и холмы, водопады, 
 дальше, дальше, остановок не надо.
Проложил и над землей кто-то рельсы,
едем мимо облаков, едем вместе.
Тут и вовсе не темно  ночью звездной.
Оставляем позади все, что поздно,
не стремимся догонять то, что рано.
Залечились навсегда наши раны.
Мы не помним больше муторных будней,
и слова просты, и смыслы не мутны.
Растворяется стекло, воздух свежий,
и сбылись давно все наши надежды.
И кондуктор все билеты проверил,
здесь дается не по таксе,  по вере.
А при входе тут снимаются маски,
и не выглядит никто по-дурацки.
Мы и целое одно, и соседи.
Ну давайте же поедем поедем

Ты тоже улыбаешься дождю,
а значит, мы с тобой родные души.
Так хочется остаться и послушать
умильную его галиматью
с тобою на загадочном крыльце
под вывеской «Вокал».
Гадаю, кто ты
Похожа на контральто.
Я  фальцет.
И у меня бывали в жизни ноты.
Бог не дал по мечтанию талант,
да на ухо медведь а доконало
сольфеджио.
Теперь то «план», то «факт»,
а то б и я под вывеской вокала.
Работа очень скучная. Везет
таким как ты  когда любимым делом
Но может, все совсем наоборот,
ты вовсе не играла и не пела,
а просто под роялем мыла пол.
Вот, вышла подышать  у вас не строго.
А дождик, как и я, почти прошел.
Но тоже улыбается немного.

«Ты прах и обратишься в прах»,
и чуду не бывать, покуда
гордыней прикрывая страх,
ты носишься в толпе за чудом.

Я выбираю новый стиль 
чтоб разум, покидая плотность,
за беззащитностью постиг
небесно-птичью беззаботность.

Меня отныне не страшат
ни увяданье, ни безличье.
Я постигаю не спеша
полётную свободу птичью.

Не сею и не жну. Восторг
от совершенства птичьих легких.
И Тот, кто мне взлететь помог,
удержит и дыханьем легким,

чтоб, сделав ставку на зеро
и проиграв свою погоню,
волшебное взяла зерно
с Его невидимой ладони.

Холодный дождь накроет трассу,
и чудится, что финиш смыт.
В потоках утекает праздник,
а по спине струится стыд.
В упор не вижу конкурентов,
не распознать, где дождь, где пот.
Ни зги, ни рефери, ни ленты
Всё через
задом наперёд.

В балансе  пусто
zero
нечто
Позор залез на пьедестал.
Бежала я  но всем навстречу.
Народ с трибун рукоплескал.
Так что  опять? Так что мне  снова?
А мой рекорд, а результат?
Брык  на коленку
всё готова
На ста-а-арт

Он занимал немаленький метраж,
не соблюдал помывочные смены,
не замечал из сахарницы краж,
но главное  пытал весь дом Шопеном.

Рояль бренчал и утром, и в обед 
большой рояль, блестящий, старый, чёрный.
И утомлённый музыкой сосед
решил прибегнуть к помощи закона.

Вот время было  так легко вопрос
решить И пианист исчез навечно.
Сосед его вещички перенёс
в кладовку, а в рояле спрятал гречку.

Менялись мода, власть и города.
Хозяин не завёл, увы, семейства.
Он жил и жил. Ни бедность, ни беда
покоя не нарушили злодейства.

Туманом серым  брёл себе в киоск
и стлался возле дома тенью тусклой.
Шуршал в тиши. Сутулый, как вопрос,
а где же наказанье за «искусство»?

Но Бог не забирал его с земли:
«Anonymus?» Без подписи не примем!
Ворота во владения Мои
открыты лишь тому, чьё знаю имя».

Ну, а чего не жить? Как хорошо 
на личной кухне чай гонять с печеньем
Но кто-то к деду в голову вошёл
и твёрдо застолбил свои владенья.

И что давно сгноенному за блажь
селиться здесь  с роялем непременно?
Но занял он законный свой метраж
и по ночам играет там Шопена.