– Гордынский тоже слышал, – меланхолично замечает кто-то.
– Андрей Иваныч! – к столику Нанайцева пробирается помреж Тамара. – Вас срочно к директору!..
*
...Едва переступив дверь в кабинет директора, Андрей Иванович безошибочным чутьем старого театрального домового и еще более безошибочным чутьем старого лагерника определяет: случилось что-то неладное, и не просто неладное, а совсем скверное, что случается далеко не каждый день. Внешне вроде бы ничего не изменилось, все на своих привычных местах... Финская мебель, фестивальные призы, заграничные афиши... Гости в директорском кабинете тоже явление обычное, можно сказать, ежедневное... На столе сияют золотые коньячные рюмочки, глубокой морской зеленью мерцает тархун, но это тоже появляется здесь не только по большим праздникам... И все-таки в сердце Андрея Ивановича, как пузырьки в газировке, начинают бешено колотиться крохотные иголочки страха...
– Входите, входите, Андрей Иваныч, – голос директора бодр и приподнят, но при этом лицо почему-то почти свекольного цвета. – Знакомьтесь, товарищи: это Андрей Иваныч, наш парторг... Ну, товарищи из райкома его знают...
– И мы знаем! – с доброжелательной гримасой кивает единственная во всей компании дама. – В кино иногда выбираемся... Очень приятно видеть вас, так сказать, живьем!..
– Анна Кузьминична из горкома, – продолжает конферировать директор. – А это Юрий Михайлович... Это наш покровитель... Наш куратор... Наш, так сказать...
Тот, кого назвали Юрием Михайловичем, и в ком Андрей Иванович тотчас же угадал главного, демократично останавливает директора движением руки – это, мол, суета, дело, мол, не в титулах, есть проблемы поважнее...
– Извините, что я в таком виде! – запоздало спохватывается Андрей Иванович. – У нас ежедневные репетиции... Мне сказали – срочно, я не стал переодеваться...
– А что вы, собственно, репетируете? – Юрий Михайлович, не мигая, смотрит на Андрея Ивановича. – Насколько я понимаю, ваш главный режиссер находится в Великобритании?
– Ну, есть же и очередные режиссеры... – поспешно вмешивается директор. – Театр не может не репетировать. Люди потеряют квалификацию...
– Разумеется, без Георгия Петровича трудно, – Андрей Иванович пытается выглядеть раскованным и независимым, но под немигающим взглядом куратора у него это плохо получается. – Однако же мы пытаемся как-то существовать... И ждем его возвращения...
– А вы не ждите, – бесцветным голосом советует Юрий Михайлович. – Он не вернется. К тому же, вчера, приказом по министерству культуры он освобожден от обязанностей главного режиссера.
Андрей Иванович затравленно глянул на директора, тот смотрел в окно и вытирал шею платком...
Трое райкомовских о чем-то приглушенно переговаривались между собой... Дама из горкома заинтересованно разглядывала афишу... И только Юрий Михайлович так же в упор, не мигая, смотрел на Андрея Ивановича.
– Понятно, – механически кивнул Андрей Иванович, хотя в голове у него шумело, ничего-то ему не было понятно. – И что же теперь будет?..
– Об этом мы еще поговорим. А пока срочно соберите партком на предмет исключения Георгия Петровича из партии. Решение принято наверху, но провести его надо через первичную парторганизацию.
*
Перед дверью парткома застыла молчаливая группа актеров. Те же живописные лохмотья, те же размалеванные лица. Еще минута – и будет казаться, что это всего лишь цветная фотография, но нет, щелкнул дверной замок – и вся группа пришла в движение, отхлынула от двери, образовала живой коридор...
Сквозь коридор проходит начальство во главе с Юрием Михайловичем. Чувствуется, что им неуютно пробираться сквозь эту странную, разрисованную, полуголую и враждебно настроенную толпу.