С годами он научился получать удовольствие от легкой и стремительной импровизации, впрочем, в жестких рамках основного плана.
Несправедливо умирать молодым. Глупо умирать, если ты здоров, умен, уверен в себе, если карьера твоя на стремительном подъеме, любимая женщина рядом, а известность и богатство так близки, что ресницы уже опалены их всепоглощающим жаром. Нехорошо умирать летом, в теплый июньский полдень. Смешно умирать, стянув с себя мокрые от пота штаны и поправляя то, что находится в трусах. Иррационально. Но пуля, ломающая висок, неимоверной силой своего узко направленного удара не оставляет выбора.
11 июня, пятница.
Голова дернулась, словно человек получил резкий нокаутирующий удар в челюсть.
Ник стоял позади только что убитого им человека, до этого мгновения скрытый распахнутой дверкой бельевого шкафчика шкаф и стена образовывали удобную, даже для крупного широкоплечего мужчины, нишу. Когда тот, кого он ждал, устало присел на низенькую скамеечку и стянул с себя легкие голубые брюки, заляпанные кровью, Ник сделал мягкий короткий шаг вперед, левой рукой чуть отвел дверцу, медленно поднял правую руку до пояса, плотно прижал длинный прохладный ствол пистолета к затылку и указательным пальцем, плавно, по инструкции, нажал на спусковой крючок.
Придерживая обмякшее, потяжелевшее тело за волосы, он вновь растворил дверцу шкафчика, в котором хранилось операционное белье, и осторожно, даже бережно, опустил туда труп.
Ноги, полусогнутые в коленях, остались снаружи.
Ничего, пусть так и лежит. Никто не обратит внимания.
Он был прав. Со стороны коридора, если не заглядывать в импровизированную раздевалку, где обычно переодевались хирурги до и после операций, создавалось впечатление, что усталый после многочасовой работы у операционного стола человек сидит, глубоко откинувшись назад, отдыхает.
Ник посмотрел в лицо убитого. Он? Да, это он.
Фотография улыбающегося молодого человека в белом халате и высокой медицинской шапочке находилась во внутреннем кармане пиджака, висевшего в просторном гардеробе его новой квартиры синоптики не ошиблись, прогнозируя жару, и сравнить было не с чем.
Глава II
Костя, смотри в рану. Маша, зажим, побыстрее, проворчал Павел.
Конечно, скучно! Ассистировать скучно, и Павел это прекрасно понимал. Костя в свои тридцать с небольшим уже опытный и, главное, хороший хирург. И операция для них обоих в общем-то рутинная, но любая операция это чужая жизнь, и невнимательность недопустима.
Извините, Павел Андреевич.
То то же!
Они дружили, но субординация в больничном микромире, а в операционной особенно, соблюдается строго. Да и повод для раздражения был день начался неудачно.
Какие деньги? О чем вы говорите.
Больные жалуются. В вашем отделении требуют деньги за операцию. Прекратите!
Двое мужчин, одетых в белые халаты, стояли напротив друг друга на расстоянии двух шагов и зло бросали отрывистые короткие фразы.
Один из них, высокий, широкоплечий, но уже начинающий полнеть, выглядел лет на сорок.
Я за свою жизнь точнее, карьеру не читал ни единой на жалобы на себя. И такие разговорчики кто-то, где-то, от кого-то меня по большому счету не интересуют. Приводите сюда того, кто в лицо мне скажет, когда и за что я взял деньги. И сколько. Даже если и беру, так то у тех, кто хочет, чтобы оперировал я! И только я! Ни вы, ни Константин, а я. Не заставляю. Добровольно дают.
Бросьте добровольно! Никто добровольно с деньгами не расстается.
Ошибаетесь! Впрочем, я догадываясь почему.
Почему же?
Второму собеседнику определенно перевалило за пятьдесят пять. Он был грузен, среднего роста и, несмотря на белоснежный, накрахмаленный до пластмассовой плотности халат, казался неопрятным то ли из-за нездорового цвета лица и плохо выбритого подбородка, то ли из-за бегающих, глубоко и близко посаженных глаз серого мышиного цвета.
Ладно, иди, сказал старший, не дождавшись ответа, и стало ясно, что и должность, занимаемая им в иерархической врачебной пирамиде, выше.
Павел повернулся и, не сказав больше ни слова, ушел.
Да, день начался неудачно и, к сожалению, обещал быть долгим. Сегодня у него суточное дежурство. Дай Бог, чтобы оно было спокойным. А сначала предстоит оперировать. И завтра, после дежурства, опять. Надо собраться, не хорошо приходить на рапорт взвинченным, думал Павел, поднимаясь со второго этажа на седьмой.