Нечто подобное писал о переводе Гнедича и Вересаев в предисловии к своему переводу «Илиады» Гомера:
«у перевода есть ряд недостатков, делающих его трудно приемлемым для современного читателя.
Главный недостаток архаический язык перевода. ()
Перевод перенасыщен церковно-славянскими словами и выражениями, пестрит такими словами, как "дщерь", "рек", "вещал", "зане", "паки", "тук", вплоть до таких, современному читателю совершенно уже непонятных, слов, как "скимен" (молодой лев), "сулица" (копье), "глезна" (голень) и т. п.
Гнедич, далее, старается придерживаться в своем переводе высокого слога. Вместо "лошадь" он пишет "конь", вместо "собака" "пес", вместо "губы" "уста, вместо "лоб" "чело" и т. п.».
На недостатки перевода Гнедича указывал и Шуйский, и многие другие переводчики, а также литературоведы. Не упускают этой возможности и современные литературоведы. Вот, например, что говорит о переводе Гнедича доктор филологических наук Гасан Гусейнов в своей статье «Существовал ли Гомер?»:
«Читая Гомера в переводе Н.И. Гнедича, мы понимаем, как много в этом переводе непонятного. И это были не какие-то греческие слова, а русские слова, вышедшие из употребления, иной раз всего каких-нибудь 20 лет назад. Не понятного кому? Да даже и грамотному человеку. Между нами и временем Гнедича меньше 200 лет. Это очень много. Достаточно много, например, для того, чтобы слова, звучавшие возвышенно и величаво тогда, сегодня вызывали смех или недоумение».
Здесь опять повторюсь и скажу о том, что современники Гнедича, в отличие от наших современников, всё же понимали все слова его перевода, хотя многие из этих слов уже не употреблялись. И именно потому, что переводчик использовал устаревшие слова, нельзя было даже в то время сказать, что Гнедич переводил на современный ему русский язык. Он переводил на свой, особый, искусственно созданный, «состаренный» русский язык.
Поэтому вполне понятно, что со временем потребовались новые переводы.
3. Язык Жуковского
Некоторые критики упрекают Василия Андреевича Жуковского в том, что он не совсем точен по отношению к оригиналу, что многие эпитеты в его переводе «Одиссеи» придумал он сам, а не перевёл у Гомера. Особенно такими упрёками (часто необоснованными) грешит П. Шуйский. Но тут нужно учитывать два весьма значимых момента. Во-первых, Жуковский и не переводил с оригинала. Он переводил с немецкого подстрочника. А что было в этом подстрочнике, бог весть. Вполне возможно, что с него Жуковский перевёл довольно точно. Ну а во-вторых, надо учитывать, что это художественный, а не технический перевод. И оценивать его нужно, в первую очередь, с точки зрения художественности, а не дословности. В художественном же отношении перевод Жуковского до сих пор стоит на первом месте. Ни Вересаев, ни Шуйский, ни другие не смогли даже приблизиться по поэтичности и образности к переводу Жуковского. И это притом, что сам Жуковский скромно признавался:
«Мой перевод не только вольный, но своевольный, я многое выбросил и многое прибавил».
Такое признание многого стоит. И тем не менее, нужно сказать, что перевод Жуковского (хотя он и переводил с немецкого подстрочника) ничуть не менее близок к оригиналу, чем остальные русские переводы «Одиссеи». Во многих местах перевод Жуковского по смыслу даже более близок к Гомеру, чем переводы Вересаева и Шуйского.
И хотя перевод Шуйского некоторые хвалят за то, что он, якобы, исправил многие неточности Жуковского, однако сам перевод Шуйского сильно уступает переводу Жуковского как в литературном, так и в художественном плане. Что же касается неточностей перевода, то у Шуйского их тоже вполне хватает. При желании можно найти и неправильно переведённые, и пропущенные слова древнегреческого текста, и вставленные Шуйским свои эпитеты, не относящиеся к тексту Гомера. Так что огрехи можно найти в любом переводе. Но судить художественный перевод нужно именно как художественное произведение, в целом, а не по тому, насколько в нём точно переведено то или иное слово. Это уже технические вопросы для узких специалистов.
Безусловно, Жуковский во многих местах применяет довольно вольный перевод, и в этом можно его упрекнуть. Например, в 20-й песне «Одиссеи» он пишет:
Новых обид не страшася; рукам женихов я не дам уж