Заключённый кивнул.
Так вот Сержант вдруг почувствовал себя неуверенно ему никак не удавалось разглядеть в глазах стоявшего перед ним человека привычного страха. Так вот, первое, что тебе надлежит запомнить, это то, что тут не курорт, тут каторга. Ты понял меня? Ка-тор-га-а-а!!! протянул сержант, приближая своё лицо к лицу заключённого. И планета эта называется Тарс, а не Эльри или там ещё как-нибудь Каторга, а не курорт, снова повторил он и на миг задумался. Словно бы и сам усомнился, а правда ли тут не Эльрийский курорт?
Я запомнил, согласился заключённый.
Молниеносным движением сержант нанёс ему короткий удар в живот, от которого заключённый согнулся пополам, пошатнулся и хрипло закашлялся.
Второе, что тебе надлежит запомнить, спокойно продолжал сержант, это то, что ты не должен раскрывать свою пасть. Даже когда тебя станут бить. А бить тебя будут часто. День, когда этого не произойдёт, ты должен будешь считать праздником. А праздники на Тарсе-I большая редкость. Ты понял?
Заключённый выпрямился и кивнул. Его сильно шатало, глаза покраснели, на губе выступила капелька крови.
А когда мы тебя забьём насмерть, говорил сержант, ты должен быть благодарен, что это произойдёт быстро. Относительно быстро, разумеется, добавил он. Потому что неблагодарные рабы всегда получают хороший урок сразу же после оживления. Ты понял?
Заключённый кивнул.
Хватит уже ему мораль читать! проворчал детина, подходя к заключённому.
Сержант хмуро посмотрел на детину и снова перевёл взгляд на заключённого. Он всё ещё испытывал чувство неуверенности. Словно держишь в руках парализатор «Уж-игла», заряженный смертельным ядом. И знаешь вроде, что противнику никуда не деться, а всё равно не по себе, всё равно свербит мысль, что вместо яда в иглах обычная, относительно безвредная жидкость, способная лишь обездвижить на время. Так же и с этим заключённым
Наши имена тебе знать незачем, сказал сержант. Потому что ты никогда не будешь обращаться к нам по имени. Единственное, что тебе надлежит запомнить, это то, что мы охрана. Крепко запомнить, навсегда. Ты понял?
Я запомню, хрипло произнёс заключённый.
Сержант взмахнул рукой, но кулак его не достиг цели. Заключённый перехватил руку сержанта, сжал её, дёрнул на себя и вывернул. Сержант испытал невыносимую вспышку боли и услышал, как хрустнула кость в локтевом суставе.
Я запомню, повторил заключённый. И я обязательно вернусь сюда. И тогда уже умирать будешь ты. Часто и медленно
Худощавый неожиданно возник за спиной заключённого, но тот резко пнул назад ногой и худощавый с визгом рухнул на колени.
Это касается всех троих, добавил заключённый, отталкивая от себя сержанта и нанося удар оторопевшему и потому совершенно не сопротивляющемуся детине.
Детина, казалось, этого удара даже и не почувствовал. Он ошалело посмотрел на заключённого и растерянно произнёс:
Ну, теперь тебе конец!..
И тут слух резанул громкий свистящий шорох выстрелившего бластера. Голова заключённого дёрнулась, на виске возникло чёрное обуглившееся пятно, человек как-то неестественно повернулся, взмахнул руками, словно собираясь пуститься в пляс, и рухнул на металлические плитки пола.
Идиот прошипел сержант, подходя к заключённому и массируя на ходу руку. Чуть руку мне не сломал, сволочь Ты как? Он посмотрел на холёного, всё ещё державшего в руке бластер. Потомство иметь сможешь?
Детина захохотал.
Я его на лоскутки порежу, проскулил холёный, с трудом поднимаясь на ноги. Я его он у меня сволочь
Пошли к айттеру, прервал его сержант, глядя на начавший уже дымиться труп заключённого. Он должен ожить минут через пять.
Тело заключённого истаивало на глазах. И через миг на полу осталась лишь кучка серо-зелёной одежды.
Пошли, поторопил сержант, первым направляясь к двери.
Ну, сейчас он воскреснет, многообещающе простонал холёный, кое-как перебирая ногами, уж я ему устрою Давно я не был так зол.
Давно ты как следует не получал! хихикнул детина. А ведь и мне от него досталось! С неожиданным удивлением детина посмотрел на сержанта, словно только что вспомнил удар, нанесённый ему заключённым. Ну, сволочь! Раз двадцать убью его, это точно!..
И детина принялся живописно излагать, что именно он будет делать с заключённым, когда тот воскреснет. Сержант тяжело вздохнул воображение у детины было убогое, и дальше «я его так» и «я его этак» фантазии не заходили. Злобный же прищур худощавого был страшен. Сержант невольно посочувствовал несчастному заключённому, которому предстояло провести немало часов в обществе этого холодного, жестокого и беспощадного садиста. Впрочем, жалость эта мелькнула и пропала. Потому что сержант тут же вспомнил, что приходилось испытывать ему самому сержанту Имперской охраны, когда случалось оказываться в подобном положении.